Кремлевские любовницы - [62]

И далее в таком же духе. То здесь, то там мелькали подобного рода яркие доказательства беспримерной чуткости.

Одно время (до 1936 года) попасть в Прокуратуру Союза можно было без особых трудностей. Система пропусков еще не была введена, и раз в неделю на прием к Вышинскому мог прийти любой. Прокурор вел себя во время бесед подчеркнуто вежливо, учтиво кивал, если этого требовала ситуация, негодовал и возмущался, если посетитель начинал рассказывать о бездушии чиновников, произволе местных начальников.

Затем по причине «резкого роста количества врагов», Прокуратура Союза перестала быть общедоступным местом. Временами Вышинский снисходил до приема посетителей, сумевших записаться заранее. Прежде чем проситель попадал к нему в кабинет, он проходил через усиленный кордон милицейских постов, помощников, референтов и т. д. Пройдя через столь частое сито, он, наконец, представал пред ясны очи «легендарного гуманиста».

Аудиенции никогда не были затяжными. Неулыбчивый, но исключительно корректный прокурор, всегда беседовал с посетителем стоя, явно давая понять, что он страшно спешит. Окружавшие его дежурные прокуроры спешно заносили в блокноты указания и поручения, касавшиеся дела посетителя. Порой он, не доверяя помощникам, сам выходил по прямой правительственной связи на больших начальников в регионах и требовал незамедлительно решить проблемы посетителя, указывал сроки и приказывал доложить об исполнении.

Окрыленный и потрясенный посетитель покидал кабинет и начинал ожидать результатов, но их, как правило, не было.

Начальники на местах были недоступнее Эвереста, а вторично пойти в Прокуратуру — затея еще более нереальная. Ведь Вышинский уже отдал приказания, а то, что их не выполнили, — это не его вина. Местные начальники вредят и саботируют!

От такой ситуации была двойная польза: за прокурором прочно утверждалась репутация великого гуманиста, борца за незыблемость прав простых граждан, сами же простые граждане еще раз убеждались в том, сколько еще врагов и вредителей вокруг.

1940 год принес провал финской кампании и новые заботы по обеспечению Советским Союзом западных границ. Летом прибалтийские государства получили ультимативные ноты с требованием впустить в страны дополнительный контингент советских войск. Сразу же после этого моторизованные соединения начали углубляться в литовские, латвийские и эстонские территории.

Москва усиленно готовилась к формированию в прибалтийских республиках лояльного для СССР правительства и юридическому оформлению процедуры вхождения этих республик в состав Союза. Три уполномоченных Сталиным эмиссара уже направились в Прибалтику.

В Литву был направлен Владимир Дека-нозов, в Эстонию — Андрей Жданов, в Латвию — Андрей Вышинский. На место он прибыл вслед за красноармейскими частями и официально именовался «особоуполномоченным Советского правительства для проведения в жизнь латвийско-советского договора о взаимопомощи». На самом деле визит был строго конфиденциальным: тихий, скромный прием, никакой шумихи и особой торжественности. Кроме него главный оперативный штаб составили: посол Деревянский, представитель Всесоюзного общества культурной связи с заграницей — Ветров, советник Чичев.

В посольстве Вышинский незамедлительно начал действовать по заранее одобренному сценарию, предусматривающему огромное количество митингов (на двух из них он присутствовал лично). Он всегда с большой неохотой выходил за территорию посольства, особенно после довольно глупого случая. Как-то он шел по улице, как вдруг к нему с криком: «Дорогой папочка!» бросилась девушка. Конечно, свита немедленно уладила этот казус, но слух о «гнусной провокации» уже пополз по городу. На самом деле ничего из ряда вон выходящего в этой ситуации не было. Молодая женщина действительно приняла Вышинского за своего отца, оставшегося по ту сторону границы. Тем более, что последний носил такую же фамилию и тоже был юристом. Несмотря на явную банальность создавшейся ситуации, Деревянскому незамедлительно позвонил Поскребышев и потребовал объяснений. Этот почти водевильный сюжет неожиданно выявил реальную расстановку сил. Вышинский, как, впрочем, и все, был по наблюдением, но кого к нему приставили, не знал.

О личной жизни Вышинского в Риге осталось очень мало воспоминаний. Единственно, что известно доподлинно, это то, что популярная певица Ирма Яунзем, находящаяся в Латвии на гастролях, по просьбе Вышинского продлила свое пребывание там. Часто она давала концерты в посольстве: пела цыганские романсы. Вышинский в ее присутствии ободрялся, с удовольствием слушал песни и горячо аплодировал.

Прожив в Латвии чуть больше месяца, полностью выполнив полученные указания, Вышинский вернулся в Москву. Уже 21 июля специально избранные «депутаты» обратились к Москве от имени только что провозглашенной Латвийской советской республики с просьбой принять ее в состав СССР. Конечно же, просьбу немедленно удовлетворили.

Вышинский и на сей раз блестяще справился с поставленной задачей.

Питая нежную слабость к речам, главный прокурор страны старался сделать их как можно ярче и оригинальнее. И достигалось это посредством невероятного количества пословиц и поговорок. Он пользовался на трибуне тем же коньком, что и великий вождь и учитель. Все настолько привыкли к этому, что где бы он ни выступал: будь-то комитет ООН или Генеральная Ассамблея, зарубежные коллеги ждали неизменных атрибутов его речей: «Мели, Емеля, твоя неделя», «Кот Васька слушает да ест», «Куда конь с копытом, туда и рак с клешней» и так далее. Измученные таким обилием народной мудрости переводчики порой даже не могли точно перевести речь. Помимо этого довольно тривиального набора, Вышинский любил ссылаться на «великую мудрость Сталина» и то и дело сыпал цитатами из его речей. Все это вряд ли могло служить хорошим подкреплением его доводам. Но, скорее всего, мнение зарубежных коллег его мало волновало — главное, чтобы кумир, читавший за тысячи километров стенограммы его речей, был доволен. А Сталин был действительно доволен. Речь Вышинского напоминала смешение торжественной латыни и уличной брани. Ничего подобного история дипломатии не знала. Оратор же не изменял своему стилю ни в гостях, ни дома.