Кража в Венеции - [32]

За этой дверью начинался центральный коридор без окон, по которому они прошли в просторную гостиную с видом на кампо. Брунетти предложено было расположиться поудобнее, и, сказав, что контессу известят о его приходе, служанка удалилась через двустворчатую дверь в другом конце комнаты.

Комиссар понятия не имел, сколько придется ждать, и все же ему не хотелось, чтобы контесса застала его сидящим. Он подошел к картине, висевшей слева от него – большой охотничьей сцене: гончие повалили вепря; при этом пара собак отбилась от своры, чтобы поваляться на земле. Один громадный датский дог терзал кабана за ухо, другой крепко сжимал зубами его заднюю ногу. По стилю это было похоже на натюрморт, виденный Брунетти в рабочем кабинете у тестя, то есть это мог быть прославленный Снейдерс[81], но даже если и так, картина все равно ему не понравилась.

Сквозь окна проникали скупые солнечные лучи, и на стене, которая была освещена лучше всего, висело шесть мужских и женских портретов. Брунетти отметил некоторое сходство между вепрем и одним из мужчин; лицо второго напоминало морду пса, терзавшего вепря за заднюю ногу. Интересно, это семейные портреты?

Его раздумья нарушило появление контессы Морозини-Альбани. На ней был простой серый свитер и более темная шерстяная юбка длиной чуть ниже колен. Кажется, у контессы красивые ноги… Брунетти хватило быстрого взгляда, чтобы еще раз в этом убедиться. Из украшений на ней было множество тонких золотых цепочек «манин»[82]. Мать Брунетти и ее подруги мечтали иметь хотя бы одну такую цепочку, а на контессе их сейчас было около тридцати.

Комиссар знал, что эта женщина на два года старше его тещи, но это не мешало контессе Морозини-Альбани выглядеть лет на десять моложе своего возраста. Кожа у нее была гладкая и чистая, и при взгляде на нее появлялись ассоциации со сливками и розами. Брунетти мысленно одернул себя – что за неуместная романтика?

Контесса торопливо прошла через зал, чтобы поздороваться, и, похоже, нисколько не удивилась, когда Брунетти склонился, чтобы поцеловать протянутую ему руку. Подведя гостя к стулу, графиня спросила:

– Могу я предложить вам кофе, комиссарио?

– Очень мило с вашей стороны, контесса, но по пути сюда я успел зайти в кофейню. Достаточно того, что вы любезно согласились встретиться со мной.

Брунетти подождал, пока она опустится на стул напротив, и только потом сел сам. Контесса держалась очень прямо, но при этом так естественно и изящно, что даже мысль о том, что ее спина может соприкоснуться со спинкой стула, казалась кощунством. Профиль графини – комиссар осознал это впервые с тех пор, как они познакомились, – был идеален, с прямым носом и высоким лбом, каким-то необъяснимым образом свидетельствовавшими об оптимизме и энергичности контессы. Карие глаза, настолько темные, насколько это вообще возможно, контрастировали с бледным лицом и казались еще больше.

Свой портфель Брунетти поставил на пол.

– Хочу поблагодарить вас за то, что нашли для меня время, контесса. Я это ценю, – сказал он.

– Книги, которые некогда принадлежали мне, испорчены и украдены, и вы пытаетесь разыскать злоумышленника. Ни о какой особенной любезности с моей стороны не может быть и речи. – Она улыбнулась, смягчая свою ремарку.

Не совсем понимая, упрекнули его или поблагодарили, Брунетти сказал:

– Боюсь показаться чрезмерно меркантильным, но я пришел, чтобы поговорить о понесенном библиотекой финансовом ущербе и, если вы не слишком ограничены во времени, узнать больше об этих книгах. По словам дотторессы Фаббиани, вы весьма в этом сведущи.

По лицу контессы скользнула тень удивления.

– Дотторесса преувеличивает, – произнесла она и добавила, уже уверенно и спокойно: – Но мне все равно очень приятно.

– Она сказала, что у вас особое чутье на книги, – проговорил комиссар. Графиня Морозини-Альбани улыбнулась и вскинула руку, словно желая оттолкнуть от себя этот комплимент. Брунетти продолжал: – Я знаю о книгах очень мало – по крайней мере этого класса. То есть я понимаю мотивы кражи, но почему выбраны именно эти издания и какая их дальнейшая судьба, мне неясно. Где могут быть проданы отдельные страницы? Какова их ценность?

– Жаль, что мы никогда не обсуждали эти темы за ужином в доме Донателлы, – сказала контесса.

– Бывая там, я стараюсь вести себя как муж Паолы, а не как полицейский.

– Но сегодня вы пришли ко мне как полицейский?

– Да, – ответил Брунетти, открывая портфель и вынимая блокнот и ручку. – Одна из украденных книг, – начал он, – была когда-то подарена вами библиотеке. Дотторесса Фаббиани говорит, что это Рамузио, но я понятия не имею о ее ценности.

– Почему это так важно? – спросила графиня.

– Благодаря этому я смогу понять, насколько серьезно совершенное преступление, – пояснил Брунетти.

– Вопрос не в серьезности, – строго сказала контесса. – Это редкая и прекрасная книга!

Брунетти качнул головой, стряхивая замешательство.

– Боюсь, я подхожу к делу несколько иначе, контесса. Я – полицейский. Стоимость книги повлияет на то, как это преступление будет классифицировано.

Хозяйка дома задумалась, и Брунетти показалось, что он ее обидел.