Край неба - [12]
Сегодня они летали в Домодедово. Пришли туда по расписанию, а вылететь домой не могли; сначала не было заправки, затем — пассажиров, а после, когда их привели и посадили в самолет, пропал куда-то багаж. В салоне была духота, и пассажиров высадили… Мазин трижды подписывал задание на вылет, и трижды уходил из самолета к диспетчерам: надо было подписывать снова. Наконец, не выдержав, он пошел к начальнику службы перевозок. Начальник, к которому Мазин, рассердившись на все безобразия, не вошел, а ворвался, поглядел на него затравленно и устало: Мазин был не первым, к тому же вид имел решительный. Ростом его бог не обидел, плечи широкие.
Сразу же от порога Мазин заговорил о беспорядках, о том, что несколько часов они не могут вылететь. Говорил он сбивчиво и бестолково, но начальник его понял, потому что все это прекрасно знал… Экипаж прождал уже часов семь, и если соблюдать все правила, то и вылетать не мог: требовался отдых.
— Вы что же, не знали, что первое сентября на носу? — горячился Мазин, глядя на начальника. — Или как это называется?..
— Знали, — коротко и тихо, хриплым голосом ответил тот. — Всего ведь не предусмотришь. — Он помолчал, будто собираясь с силами, а затем все так же тихо продолжал: — Керосин урезали, после — добавили. Рейсы сократили, а через три дня ввели дополнительные…
Он говорил о том, что нет продуманности в работе: одно указание противоречит другому; аэропорт работает на пределе, и никто не может ничего поделать. Говорил он так, будто жаловался Мазину или рассуждал вслух.
— Мы привыкли, командир, друг на друга кивать, а надо, чтобы каждый посмотрел на себя и спросил: я-то сам правильно сделал? Такого у нас нет, — закончил он и посмотрел на Мазина так, словно бы ждал ответа.
Мазину стало жаль этого усталого человека, который в отличие от другого начальства не кричал и не грозил отстранить от полетов; он потоптался на месте, не зная, что же делать, и сказал:
— Все это так, но если мы через час не вылетим — надо идти в гостиницу.
— Через час не получится, — спокойно ответил начальник и пояснил: — Сейчас будет заступать новая смена, и пока они раскачаются… Но часа через два взлетите.
— Подождем два часа, — согласился Мазин, понимая, что никакой начальник, будь он хоть семи пядей во лбу, не справится, если раньше не продумали; простился и вышел.
В кабине был полумрак, ровным светом горели контрольные лампочки, тускло отсвечивали приборы; все стрелки замерли. И Мазину, глядевшему то в темноту, то на приборы, вдруг увиделось что-то страшное в этой кажущейся неподвижности и подумалось, что молчат они от самого взлета. Даже механик не ворчал, как обычно. Штурман, сидевший между пилотами, один раз взглянул на звезды и дважды на командира, даже рукой повел, напоминая, что пора включить автопилот и отдать управление ему. Мазин понял, утвердительно кивнул, но продолжал пилотировать вручную; и только набрав одиннадцать тысяч, нажал кнопки включения и покачал штурвалом, пробуя захват рулевых машинок.
— Так! — бодро сказал штурман, сразу же оживившись, и «заиграл» на клавишах пульта управления, выставляя курс поточнее.
— Что приуныли? — спросил Мазин, оглядываясь на бортмеханика. — Все же летим.
Ему никто не ответил, а второй пилот только повернул голову и поглядел на него, будто хотел спросить: «О чем тут говорить!» И после нехотя сказал словами из песни:
— Ночной полет — не время для полета…
— Летим, — не сразу подтвердил штурман. — А то как же!
— Так-то оно так, — не утерпел и механик. — Но десять часов проторчали, и времени этого нам никто не вернет… Пока доберемся — считай, сутки на ногах…
— Ты же видел, сколько людей в порту, — недовольным голосом сказал второй. — На асфальте живут.
— Да вот и оно, — ответил механик и снова заговорил о жене, об инфаркте, который цапнет, когда его не ждешь.
— Цапнет, это уж наверняка, — поддразнивал механика штурман. — Вот кого только — неизвестно.
— Будем надеяться на лучшее, — проговорил Мазин и, повернувшись ко второму пилоту, добавил: — Ты бы закемарил?..
И второй, будто только ждавший этих слов, откинул спинку кресла, улегся поудобнее и закрыл глаза. На этом все разговоры кончились: штурман докладывал диспетчеру о пролете контрольных точек, разворачивал самолет; механик, отрегулировав подсвет стола, взялся заполнять формуляры, а Мазин просто сидел и, только изредка поглядывая на курс и высоту, смотрел вперед. Думал о том, что каждый год повторяется одно и то же: отпускники везут детей домой перед школой, и в аэропорту вырастает табор; люди терпят неудобства, ждут, надеются. Они счастливы, если попадают в самолет, и плачут, если вылететь не удается. Мазин столько раз видел подобное, но привыкнуть не мог. «Неужели другие не понимают, что должно быть иначе, — думал он. — А если понимают, то отчего же не стараются сделать лучше?..» В эту грустную минуту ему вдруг подумалось о равнодушии людей, о том, что живут они беспечно, не заботясь ни о себе, ни друг о друге, и даже на будущее махнули рукой, словно бы надеются, что кто-то чужой побеспокоится о них. В салоне его самолета было сто сорок человек, все они, измучившись ожиданием, наверняка спали, и Мазину пришло в голову — что, если бы выйти вот сейчас к ним и спросить: «Теперь вы все видели, все знаете, и что же будете делать?..» Интересно, что бы они ответили? А возможно, и не поняли бы, о чем он спросил? Мазин посмеялся над своими мыслями, но серьезно подумал, что не после этого рейса, так после чего-то другого люди все же что-то поймут, потому что не должно быть так неустроенно в жизни, да и понять рано или поздно придется.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В сборник ленинградского писателя вошли рассказы, написанные им в последние годы. Писатель остается верен главной своей теме — трудовым будням летчиков гражданской авиации. В книгу также вошли произведения о творчестве, о любви, о судьбах людей, прошедших суровую школу Великой Отечественной войны.
…Я не помню, что там были за хорошие новости. А вот плохие оказались действительно плохими. Я умирал от чего-то — от этого еще никто и никогда не умирал. Я умирал от чего-то абсолютно, фантастически нового…Совершенно обычный постмодернистский гражданин Стив (имя вымышленное) — бывший муж, несостоятельный отец и автор бессмертного лозунга «Как тебе понравилось завтра?» — может умирать от скуки. Такова реакция на информационный век. Гуру-садист Центра Внеконфессионального Восстановления и Искупления считает иначе.
Сана Валиулина родилась в Таллинне (1964), закончила МГУ, с 1989 года живет в Амстердаме. Автор книг на голландском – автобиографического романа «Крест» (2000), сборника повестей «Ниоткуда с любовью», романа «Дидар и Фарук» (2006), номинированного на литературную премию «Libris» и переведенного на немецкий, и романа «Сто лет уюта» (2009). Новый роман «Не боюсь Синей Бороды» (2015) был написан одновременно по-голландски и по-русски. Вышедший в 2016-м сборник эссе «Зимние ливни» был удостоен престижной литературной премии «Jan Hanlo Essayprijs». Роман «Не боюсь Синей Бороды» – о поколении «детей Брежнева», чье детство и взросление пришлось на эпоху застоя, – сшит из четырех пространств, четырех времен.
Hе зовут? — сказал Пан, далеко выплюнув полупрожеванный фильтр от «Лаки Страйк». — И не позовут. Сергей пригладил волосы. Этот жест ему очень не шел — он только подчеркивал глубокие залысины и начинающую уже проявляться плешь. — А и пес с ними. Масляные плошки на столе чадили, потрескивая; они с трудом разгоняли полумрак в большой зале, хотя стол был длинный, и плошек было много. Много было и прочего — еды на глянцевых кривобоких блюдах и тарелках, странных людей, громко чавкающих, давящихся, кромсающих огромными ножами цельные зажаренные туши… Их тут было не меньше полусотни — этих странных, мелкопоместных, через одного даже безземельных; и каждый мнил себя меломаном и тонким ценителем поэзии, хотя редко кто мог связно сказать два слова между стаканами.
Пути девятнадцатилетних студентов Джима и Евы впервые пересекаются в 1958 году. Он идет на занятия, она едет мимо на велосипеде. Если бы не гвоздь, случайно оказавшийся на дороге и проколовший ей колесо… Лора Барнетт предлагает читателю три версии того, что может произойти с Евой и Джимом. Вместе с героями мы совершим три разных путешествия длиной в жизнь, перенесемся из Кембриджа пятидесятых в современный Лондон, побываем в Нью-Йорке и Корнуолле, поживем в Париже, Риме и Лос-Анджелесе. На наших глазах Ева и Джим будут взрослеть, сражаться с кризисом среднего возраста, женить и выдавать замуж детей, стареть, радоваться успехам и горевать о неудачах.
«Сука» в названии означает в первую очередь самку собаки – существо, которое выросло в будке и отлично умеет хранить верность и рвать врага зубами. Но сука – и девушка Дана, солдат армии Страны, которая участвует в отвратительной гражданской войне, и сама эта война, и эта страна… Книга Марии Лабыч – не только о ненависти, но и о том, как важно оставаться человеком. Содержит нецензурную брань!
«Суд закончился. Место под солнцем ожидаемо сдвинулось к периферии, и, шагнув из здания суда в майский вечер, Киш не мог не отметить, как выросла его тень — метра на полтора. …Они расстались год назад и с тех пор не виделись; вещи тогда же были мирно подарены друг другу, и вот внезапно его настиг этот иск — о разделе общих воспоминаний. Такого от Варвары он не ожидал…».