Край безоблачной ясности - [143]

рикача, рикача, рикача, так на Марсе зовут ча-ча-ча

— Все старо и обретает новизну, только когда имеет успех, — разглагольствовал Родриго Пола перед группой своих почитателей, готовых рукоплескать ему за одно его присутствие. — В этом тайна хорошего сценариста. Вы видели, какой успех имели «Нагие души»? Это вечная история Ромео и Джульетты, но перенесенная на дно, где Ромео — сутенер, а Джульетта — девица из кабаре, дочь слепого тореро. А к этому добавляется новизна ча-ча-ча и Дорис Леаль в новой роли, не имеющей ничего общего с ролью самоотверженной супруги, которую она исполняла раньше. Старый, испытанный сюжет, новое облачение, и вот вам аншлаг!

ах, Ольга, Ольга, что за тамали

— Сейчас придет mon romance royal! — продолжала вздыхать Пичи каждый раз, когда в гостиную входил новый приглашенный.

— Можно узнать, Пичи, кто этот чертов герой твоего романа? — спросил ее на ухо Гус.

Пичи на мгновение изменилась в лице, потом снова начала вздыхать:

— Сейчас придет, Гус, сейчас придет mon chevalier royal[206].

выпей шоколада, заплати что надо

Вошел Пьеро Казо с новой девушкой, розовой и сияющей, с пухлыми губками и глазами газели.

— Здесь сеньор Пола, — шепнула она Пьеро. — Давай попросим его устроить мне пробу в кино.

пимпольо, пимпо-о-о-о-ольо, пим-пим-пимпольо

Хайме остался один; скрестив руки на груди, он стоял перед огромным окном. Бетина подошла к нему и взяла его за локоть. Она настроила себя на легкий тон и певучим голосом сказала ему:

— Как тебе понравилась наша компания, Хайме? — Бетина положила руку ему на рукав. — Завтра мы пойдем к папе. Он на все согласен и хочет, чтобы ты сразу поступил в его контору. Он сказал, что подарит нам дом в Ансурес.

Они помолчали. Хайме медленно погладил руку Бетины.

не хочу-у-у-у, чтоб меня толкали локтями, не хочу, чтоб били меня голово-о-о-ой

РОДРИГО ПОЛА

В час ночи Родриго ушел от Бобо и спустился по Авенида-де-лос-Инсургентес. Его машина стояла на углу улицы Наполес; Родриго открыл дверцу и хотел было сесть, как вдруг различил в кабине темную фигуру. Он отпрянул и захлопнул дверцу. Через минуту, оправившись от внезапного страха, он попытался разглядеть сквозь стекло лицо неизвестного. Горькая улыбка была ответом на испытующий взгляд Родриго, и тот снова открыл дверцу.

— Неужели я так изменился? — сказал ему человек с изнуренным смуглым лицом.

— Икска! Да ведь мы уже три года…

— Садись. Проедемся.

Родриго поехал дальше по Инсургентес. Возле него сидел иной Сьенфуэгос, не тот, какого он знал: он был небрежно одет, в рубашке без галстука, и черты его лица, которое раньше походило на маску, неизменно сохраняя выражение жадного внимания, утратили прежнюю жесткость, но Родриго чувствовал, что дело не только в этом, что Сьенфуэгос переменился и в более глубоком смысле. Икска провел рукой по кожаной обивке «ягуара».

— Совсем другое дело, не то что та комната на улице Росалес, — сказал наконец Икска, когда они подъехали к перекрестку улиц Чапультепек, Оаксака и Инсургентес, где с рекламы сигарет «Ралей» им улыбалось плоское лицо курильщика, выпускающего дым изо рта.

— Куда тебя подвезти? — спросил Родриго, надевая перчатки, пока машина стояла перед светофором. Был декабрь, дул слабый, но режущий ветер. В небе сверкали звезды.

— Куда ты едешь?

— Домой, в Педрегаль-де-Сан-Анхел. Но я могу отвезти тебя куда хочешь.

— Мне все равно…

— Как твоя жизнь? — спросил Родриго, трогаясь с места.

— Ничего. А как твоя?.. Угости меня сигаретой.

Родриго достал пачку из кармана теплого пальто и нажал кнопку электрозажигалки. Икска затянулся и замигал глазами от дыма.

— Теперь ты стал тем, кем хотел стать, правда? Мне приятно это видеть.

— Что ты имеешь в виду?

— Твой успех, твои деньги, твою супругу. Это совсем не то, что было в ту пору, когда я нашел тебя полумертвым в комнатушке на улице Росалес, где были закрыты окна и полно газа…

Родриго весело засмеялся. Что сталось с его исповедью, написанной на серых четвертушках бумаги, которые он заложил между страниц Пио Барохи? Теперь он с удовольствием прочел бы их Икске. Но, покидая комнату на улице Росалес, он прежде всего решил ничего не забирать оттуда, бросить все и сказать привратнику, что он может располагать кроватью с латунными спинками, его одеждой, чайником и чашками, Барохой и исповедью. Маленький демон, комфортабельно устроившийся под его новым, элегантным платьем, начал нашептывать ему, требовать от него, чтобы за отсутствием этих четвертушек бумаги он еще раз разыграл перед Сьенфуэгосом то, что было описано на них.

— Газ! Успех! Моя супруга! Деньги! — засмеялся Родриго, снова останавливаясь перед светофором на проспекте Альваро Обрегона. — Конечно, никто не жалуется, но… разве я не живу и той, другой жизнью? Ты думаешь, Икска, что нельзя быть одновременно тут и там? Ты так думаешь? Ты думаешь, новая жизнь уничтожает, перечеркивает прежнюю?

— Твоя новая жизнь должна перечеркнуть предшествующую…

— Глупости! — Машина рванулась с места. — Глупости, и больше ничего! У тебя всегда в запасе готовые формулы, Икска! Надоела эта? Вот вам другая! До чего просто, черт побери… Ну, а ты, со своими тайнами и своим неведомым прошлым, что ты? Ты можешь оставаться в стороне, на том берегу, и, зажав нос, смотреть на человеческое стадо, мысленно распоряжаясь судьбами других!