Краткие вести о скитаниях в северных водах - [19]
Как только на станции послышится издалека звук колокольцев, привязанных к лошадям, уже начинают готовить новых лошадей, чтобы немедленно же заменить [ими] старых, не задерживая ни минуты. Прежние лошади остаются на этой станции, а потом возвращаются на свою станцию с путешественниками, которые едут в ту [сторону]. Возничий сидит верхом на передней лошади и управляет с кнутом в руках.
Поскольку, как сказано выше, [по дороге] нет ни человеческого жилья, ни гостиниц, все устроено так, чтобы в кибитке можно было и есть, и пить, и бодрствовать, и спать. И вот таким образом [наши] путешественники 7 февраля[107] года птицы благополучно прибыли в Иркутск.
/35/ ГЛАВА III. СКИТАНИЕ ПО МОРЮ И ВОЗВРАЩЕНИЕ НА РОДИНУ
По приезде в Иркутск Кодаю и прочие [моряки] остановились в доме кузнеца по фамилии Волков. [в его кузнице] куют подковы. В этом месте (в Иркутске. — В. К.) больше трех тысяч домов, это очень оживленный, процветающий город. Не найдется ни одного вида торговли, промышленности или товаров, которых бы там не было. В Иркутск постоянно приезжают торговать люди из Китая, Кореи, Маньчжурии и других мест. [вначале] у Кодаю и его спутников там не было никаких знакомых и они некоторое время прожили так, не имея никого, у кого можно было бы получить поддержку.
[Но потом] туда по казенным делам приехал [помощник] местного начальника Камчатки Тимофей Осипович Ходкевич. Он вместе с [нашими моряками] плыл на корабле от Камчатки до Охотска, поэтому сердечно отнесся к ним, стал повсюду водить их с собой, просил [людей] позаботиться [о них]. Таким образом, у них постепенно прибавилось знакомых, их стали приглашать то в одно место, то в другое, расспрашивали о наших краях, о том, как их носило по волнам, и так со временем появилось много людей, тепло относившихся к ним. Однажды их привели к человеку по имени Кирилл Густавович Лаксман[108]. [они] подробно рассказали ему о том, /36/ что им пришлось до сих пор пережить, обо [всех] страданиях и лишениях, а под конец попросили его не оставить [их] впредь своей помощью.
Этот Кирилл — отец Адама, который теперь привез потерпевших кораблекрушение и прибыл в Мацумэ. [у него] чин подполковника, а еще называет [его] учителем, так как [он] преподает в школе. [он] говорит, читает и пишет на языках семнадцати стран, кроме того, глубоко изучил множество наук, обладает широкими познаниями и прекрасной памятью. Вместе с тем у него доброе сердце и искренний характер. Он так заботливо относился к Кодаю, обласкал и жалел [его], как [своего] ученика, как будто они были связаны в предыдущей жзни[109]. Он даже обратился к губернатору той области генерал-поручику по имени Иван Алферьевич Пиль[110] и подал через него прошение о возвращении [кодаю и его спутников] на родину. Проект этого прошения написали вдвоем Кирилл и Тимофей[111].
Между тем у Сёдзо от мороза сильно разболелась нога, которая уже и раньше страдала от экземы. Дней через десять после приезда [в Иркутск] нога стала все больше и больше гнить ниже колена, начали воспаляться и отставать кожа и мясо, обнажились кости. Позвали лекаря и попросили вылечить. Тогда доктор большой пилой отпилил ногу до коленного сустава, пропитал вату лекарством, приготовленным из спирта, и прибинтовал ее к ране. [кроме того, больному] давали [пить] декокт. Рана-то зажила, но одной ноги [сёдзо] лишился и стал полным инвалидом[112]. Сказав, что [он] уже не в состоянии вернуться на родину, [сёдзо] зимой того же года принял веру той страны, переменил фамилию и имя [и стал называться] Федором Степановичем Ситниковым[113] после чего лег в больницу и лечился там.
В августе того же года [кодаю] сказали, что из столицы пришло официальное извещение и передали указание отказаться от мысли о возвращении на родину, а стать чиновником той страны. /37/ Однако Кодаю и его спутники упорно мечтали о возвращении на родину и снова подали просьбу. 3 февраля года собаки (1790 г.) вторично пришло официальное письмо. В нем говорилось, что если у Кодаю нет желания стать чиновником, то [он] может сделаться купцом. В этом случае [ему] будет дан необходимый, капитал, [он] будет освобожден от налогов и [для него] будет построен дом. Если же [он] станет чиновником, то сначала получит низший чин, а потом сможет подняться до капитана. Но Кодаю 7-го числа того же месяца снова подал прошение, [в нем он] благодарил за предложение, но сообщал, что у него нет желания стать ни купцом, ни чиновником и что он сочтет за величайшее благодеяние гораздо большее, чем если бы его наградили каким угодно высоким чином и сделали богатым купцом, — если ему разрешат вернуться на родину.
До прихода этого официального письма в начале каждого месяца чиновник по названию "городничий" выдавал по 300 копеек из расчета по 10 копеек в день. Из них 200 копеек Кодаю передавал хозяину дома, где жил, и этих денег хватало на месяц на все расходы. Но с тех пор как [он]подал третье прошение, эти деньги перестали выдавать. Вероятно, думали, что если не будет хватать денег на жизнь, то у него может появиться желание стать чиновником. Однако [у него] уже было человек пять-шесть знакомых богатых купцов, которые хорошо к нему относились, и с этих пор он стал ходить в гости то к одному, то к другому, и так жил. В это время особенную заботу о нем проявил Кирилл: если хотя бы одиндень [кодаю] не приходил [к нему, он] посылал [за ним], а завтрак и ужин обычно присылал [к нему] на квартиру.
