Краткие вести о скитаниях в северных водах - [13]

— Уж если нас занесло волнами в чужую страну, так не может быть никакой надежды на то, что мы сможем долго прожить. Нам тоже хочется и жить и умереть вместе с вами, но придется расстаться здесь. Ведь кто знает, какое великое горе придется нам испытать, если мы еще больше рассердим этих людей. А если мы положимся на их волю, то, кто знает, может быть, жизнь наша будет сохранена. Только давайте вместо Синдзо оставим здесь Коити: ведь Коити годами старше его.

Сказав так, они сердечно распрощались. /16/ Затем жестами показали [русским], что теперь готовы идти куда угодно, и, сложив руки ладонями вместе, стали молиться. Гнев на лице русского начальника смягчился, и, обращаясь к двум оставшимся [японцам], он что-то сказал, [сложив пальцы так], что ноготь большого пальца плотно прижался к концу указательного. По его виду и без слов можно было понять, что ничего плохого они нашим не сделают. Тогда на душе у них стало как-то спокойнее. Впоследствии [им] сказали, что троих [японцев] повели к пристани, двоих же оставили в качестве заложников [с остальными], Коити и Исокити вошли в хижину. Однако и там они все время и так, и сяк думали о судьбе [уведенный троих], а также о тех, кто остался на берегу. Тем временем стало смеркаться, [им] снова принесли рыбу и суп, приготовленные так же, как днем. Когда [они] поели, пришел какой-то старик и сказал: "Тамбако, тамбако, тамбако", [они] кивнули ему головой в ответ, и он вскоре принес им табак и что-то вроде пестика. Построгав [пестик] и смешав [стружки] с табаком, старик протянул им его вместе с деревянной трубкой. Пестик был из вишневого дерева. Табак очень крепкий и курить его невозможно, если не примешать стружек. [наши] двое достали трубки, которые имели при себе, и стали курить этот табак. В это время снаружи донесся звук шагов и в помещение вошли два или три десятка человек. Вид у них был очень страшный: головы лохматые, на лицах синие полосы, из ноздрей и из-под нижней губы растут рога. Исокити очень перепугался. Он решил: "Наверное, [те] трое все-таки убиты, и теперь нас заберут на корм этим дьяволам".

/17/ Потом он рассвирепел и подумал: "Эх, если бы [у меня] был хоть один ножик, я не дал бы себя так просто сожрать, а сначала хоть одного бы зарезал, а потом уж и смерть принял. Но с голыми руками ничего не поделаешь". Поэтому он только сжался весь и в душе молил богиню храма Дайдзингу защитить его. Но вот все собравшиеся сюда один за другим ушли. Оказалось, что это женщины, местные островитянки, которые пришли, чтобы подивиться на потерпевших кораблекрушение. Двое [моряков] мало-помалу пришли в себя и сидели, тяжело вздыхая. Тут к ним опять подошел прежний старик, принес кожаную одежду и знаками показал, чтобы они ложились спать. [моряки] взяли одежду и, не раздеваясь, накрылись ею и улеглись. Они так утомились за все долгие месяцы, что [сразу же] крепко заснули, позабыв обо всем.

Потом они узнали, что старика зовут "Дядя Милович", сначала он был камутядари[73] (так называют туземцев Камчатки), но теперь обратился в веру той страны, переменил имя и вместе с русскими приехал сюда. Он уже стар, поэтому [ему] и поручили проявлять такую заботу о потерпевших кораблекрушение. Говорили, что ему больше семидесяти лет.

На следующее утро, когда [моряку] проснулись и вышли из землянки, оказалось, что островитяне принесли им оставленные в лодке теплые вещи. Только тут они поняли, что им не хотят причинить зла и впервые почувствовали себя в безопасности.

На завтрак [они] ели такую же рыбу и суп из сараны, как вчера. Так подошел к концу и этот день. Они хотели узнать, куда же ушли остальные трое. Беспокоило их также, что происходит на берегу, где сошли с корабля, и они сказали, что хотят сходить туда. Но, поскольку сначала [их] слов не поняли, [они] стали объяснять разными знаками, показывая пальцами в сторону корабля, приглашая взглянуть туда. Наконец их поняли и стали кивать головой. И [они] вдвоем отправились в путь. Стоял такой туман, что впереди ничего нельзя было различить, и для того, чтобы оставить метки для обратного пути, /18/ [они] стали связывать пучками траву.

Что же касается одиннадцати человек во главе с Кодаю, то, проводив взглядом пятерых [товарищей], они пребывали в каком-то беспокойстве. Некоторое время спустя [к ним] пришли несколько человек, одетых в сукно. Сначала они выстрелили холостыми зарядами, а потом подошли совсем близко и протянули что-то вроде темно-красного лекарственного порошка и стали показывать, что его надо нюхать. Но, ничего, не понимая, наши не решались [последовать их примеру], но потом матрос Кюэмон попробовал понюхать и понял, что это измельченный в порошок табак, смешанный с каким-то снадобьем. Это называется порошка[74] (то есть нюхательный табак, по-голландски он называется снойф табако), и люди той страны употребляют [его] постоянно.

Человека, который был среди них начальником, зовут Яков Иванович Невидимов. Он приказчик богатого купца той страны Жигарева, приехавший сюда, чтобы выменивать шкуры. Обратившись к Невидимову, Кодаю написал и показал [ему] иероглифы, но видно было, что тот ничего не может прочесть. Те люди тоже стали что-то писать, но теперь наши ничего не могли понять. Между тем собралось множество островитян, мужчин и женщин, они пришли поглазеть. Тем временем наступили сумерки, [потерпевшие кораблекрушение] захотели есть и, сложив из камней очаг, поставили на него котел, сварили рис и, сделав из него колобки, стали есть. Пытались угостить стоявших вокруг островитян, но [те], откусив немного, оставшееся выбросили. Однако, когда угостили русских, то видно было, что рис им очень нравится.