Красный снег - [83]

— Засиделся ты в Казаринке, ничего не видишь и не знаешь. Война ведь завтра начнется.

— Может, завтра, а может, и на день позже. Ко всему готовым надо быть, товарищ Пономарев. Только ты меня на одну сабельную войну не сбивай. Я понимаю все по-своему. Я понимаю, что пока на нас попрут генералы, некоторые штатские тож что-то вредное совершат. У них свое оружие — голод и развал промышленности. Чем ты вот стрелять будешь по калединским войскам? Тебе снаряды и патроны нужны. А где ты их возьмешь, если Луганский патронный станет, Петровеньский станет? Велишь трофеи брать? На этом далеко не уедешь. Без угля тоже ни один завод и дня не проживет.

— Все это ты ловко сообразил. В переговоры с капиталистами тебе вступать никто не советовал!

— А чего мне каждую минуту повеления ждать? Я понимаю задачи революции и поступаю сообразно обстановке.

— Обстановки казаринской! А об общем положении ты что-нибудь слыхал?

— Расскажи, послушаю.

— Каледин силится отрезать нас от Севера. Он уже двинул войска, чтоб ударить по Харькову. Петлюра действует с ним в союзе. О землях речь, а буржуйские указы у гайдамаков под седлами. Донбасс, милок, задушить собираются не голодом, а открытой войной!

— Обожди, я про войну знаю!

— Какого же черта до сих пор варту не разоружил?

— Ты — командующий, отдавай приказ по военной линии. Долго ли нам варту взять? Приберем ее к рукам хоть сегодня. А может, повременить надо? У тебя получается так, будто завоюем мы все в один миг, побанимся, отоспимся, а потом займемся делами по хозяйству. Я думаю иначе. Война не на позиции начинается, она подтянулась окопами полного профиля по душам. Да и неизвестно, когда она кончится.

— Вижу я, навострился ты в разговорах, по всем ста тьям хочешь меня побить. А ведь играть в ту долгую войну нам выпадет вместе. Не вижу я только должной дисциплины для этого.

— Мы с тобой, товарищ Пономарев, люди военные, должны оба знать, что значит приказ армейский, а что — полковой. Ты по армии давай, а в полку я и сам найду, что делать. Ты бы меня вот от Черенкова защитил. Отряду его придана артиллерия. Одним нам с ним трудно будет справиться.

— Варту попроси — она поможет.

— Зря обижаешься! Я тож могу сыпануть тебе остей за воротник — почешешься.

— Плутаешь ты что-то, товарищ Вишняков, — то о военной защите рудника просишь, то говоришь, что война начнется не завтра, а послезавтра, не надо панику пороть, то в свой полк меня не пускаешь, а от дисциплины не отказываешься…

— А тебе чего ж, все оно видится, как на поповой ладони? Устав успел написать? Знаешь, сколько у тебя пехоты, а сколько кавалерии и на какие позиции ее выдвигать? Ясное дело, плутаю. И не боюсь тебе в этом сознаться. Ты учти мое сомнение, а потом приказ отдавай. Подумай, что в твоих руках есть сила, а от этой силы должна получиться польза для нашей советской власти.

— Говори, чего тебе надо.

— Прикажи послать разведку на Чернухино.

— Сделаем.

— Прикажи послать на Громки два паровоза, чтоб мы могли пригнать обещанные вагоны и вывезти лес с Косого шурфа.

— Идут уже паровозы из Дебальцева.

— Поставь охрану на Лесной, чтоб нам была свободная дорога на Дебальцево.

— Поставим такую охрану.

— Получку артелям платить нечем. Чуток оторву от поставок, самую малость, продам уголь, эти деньги — на получку.

— Шахтеры не взыщут за задержку зарплаты. Они понимают, что неоткуда взять.

— Они уголь возгорающийся видят. Мою рожу беззаботную видят. И удивляются: доколе придется терпеть такого дурака, который жжет уголь, а вывезти и продать его не умеет?

— Небось Дитрих не станет им рассказывать, как тебе, о продаже угля населению.

— В тайне очевидное дело не сохранишь. Да и зачем это, товарищ Пономарев? Может, все мы затеваем ради того, чтобы научить народ хорошему и удачливому делу в жизни. Рубал шахтер уголь, не знал ничего другого — все, которые на поверхности и в конторах, были для него мошенниками. Теперь же ему надо показать, что иное может быть, иная республика, которая никогда не допустит грубости и обмана. Он тоже должен видеть ее хозяйственной и расторопной…

— Далеко гребешь — республике нож к сердцу приставили. Вначале нож надо отвести.

— Не ставил я в ряд, что вначале, а что потом. Мне думалось, со всем надо успевать. Россия — страна древняя, она видала-перевидала этих ножей.

— Праздно мы с тобой говорим… Пора бы и договориться. Дитриха ты все же задержи, если объявится еще. Потом, на свободе, мы с тобой поговорим, какая она, Россия… Громки с глаз не спускай. Паровозы должны прийти — проскочим на Доброрадовку, гаубицу тебе дам. Потом паровозы оставишь себе.

— Быстро мы сговариваемся!..

— Гляди, Архип, мы с тобой не из той артели, что получку ждет. Нам во всем надо быть терпеливее и умнее… Революцию будем отстаивать с оружием в руках. Запомни это и соответственно действуй.

В комнате загремели отодвигаемые стулья. Пашка поспешно вышел из станционной дежурки, где был слышен разговор, и побежал по перрону мимо одиноко стоящего Фатеха. «Разъехались бы все по своим Ташкентам!» — подумал Пашка.

К Громкам подошли два паровоза.

Пашка наблюдал, как пошли к ним Пономарев и Вишняков, а за ними мелким шагом бежал Фатех. Все трое остановились возле переднего паровоза. Фатех просяще поднял голову к двоим, собирающимся подняться по лестничке в кабину машиниста, и что-то говорил.