Красный снег - [82]

— Меня никто про это не спрашивал, а я не думал, сколько и каких хозяевов надо.

— Как же так, все думают, а ты не думаешь.

— Знать, не такой, как все. Мне делить нечего, отвоевывать у капиталистов тоже нечего. Кто ни сядет в Громках, все равно работать при нем телеграфистом.

Пономарев побледнел от такого заявления. К счастью для Пашки, телеграфный аппарат щелкнул, и Дебальцево начало передавать ответ на запрос о паровозах: «Выходит через час тчк подготовьте прием тчк Петровенек вышел бронепоезд белых тчк будем встречать тчк комиссар Трифелов».

— Штеровка за Петровеньками, — прочитав телеграмму, произнес Пономарев.

— Не дождешься, стало быть, своего начальника… А не сбежал он к Каледину?

— Не такой он дурак, чтобы бегать.

— Как же тогда?

— Брат у него помирает. Смерть, она на время прекращает всю суету.

В телеграфную вошел запорошенный снегом Вишняков.

— Здоров, — коротко поздоровался он с Пономаревым. — Не припоздал я?

— В самый раз явился, — сердито буркнул Пономарев. — Поможешь решить, как быть с этим, — он повел глазами в сторону скучающе поглядывающего Пашки. — Агитирует меня против революции. Говорит, хоть делай ее, хоть не делай, все равно ничего не изменится. Суета, говорит.

Вишняков усмехнулся, догадываясь, какую ересь мог наговорить Пашка.

— А ты не спрашивал его, выспался он сегодня или опять не удалось?

— Чего спрашивать, сам видел, что спал.

— Ему, понимаешь, бабы четвертый год спать не дают. Как война началась, так и мучают с тех пор. Хошь не хошь, а иди ублажай. Поневоле надежды на перемены потеряешь.

— Ловко ты его выгораживаешь, — недовольно сказал Пономарев. — Ну-ка, пойдем потолкуем о делах.

Он стремительно вышел из телеграфной, уводя за собой Вишнякова.

Пашка покачал головой: «Агитаторы!.. Поговорили бы, я бы вам о прибытии путейного инженера рассказал, полученные телеграммы показал…» Он выпил воды из графина с мутновато-серыми стенками, смочил и вытер лицо батистовым платочком, подаренным Калистой Ивановной, обиженно вышел на перрон.

Возле фонарного столба стоял Фатех.

— Чего ждешь? — спросил Пашка.

— Ехать будем. Моя и председатель Вишняков. Ташкент ехать, — улыбнулся Фатех черным, небритым лицом.

— А в Ташкенте, думаешь, лучше! — зло сказал Пашка. — Всюду кавардак! Запомни это, — дохнул он ему в лицо вчерашним Калистиным самогоном. — Мне на телеграфе все известно.

Фатех растерянно взглянул на него.

— Чего смотришь?

— Ташкент — большой город…

— Россия еще больше, а видишь, какая дура!

— Ташкент мы ехал… я и Вишняков ехал, — пробормотал Фатех, не понимая, что хочет сказать ему Пашка.

— Чего там не видел Вишняков? Туда он не поедет — ему здесь дел хватает.

— Просить мне надо… просить, понимаешь?

Пашка смерил его с ног до головы. Взгляд его остановился на укутанных тряпьем сапогах.

— Кто дал? — коротко спросил он.

— Кузьма.

— Вот! Кузьма — человек! От Кузьмы тебе не надо ни на шаг. Понял?

— Понял…

— В таком направлении и действуй. Им не до твоего Ташкента.

— Вишняков — хорош человек…

— Эх, чужоземщина! — вздохнул Пашка. — Ясное дело, Вишняков — человек, может, даже хороший человек. Однако не тот, что дает сапоги. Ему мечтается, как бы тебе другую жизнь дать. А от такой его добрости тебе мало проку. Тебе надо искать человека, который дает полушубок, кусок хлеба и место возле теплой печки. Та, другая, вишняковская жизнь еще сама ходит босая и голодная. Понял?

— Ты знаешь поезда, когда ехал поезда Ташкент? — упрямо спросил Фатех.

— Нет таких поездов! — резко ответил Пашка. — Революция все расписания решила поменять. Решила, а пока не поменяла. Каледин в это время загнал поезда в свои тупики.

— Будут поезда… — пробормотал Фатех.

Ему мучительно было еще раз расставаться со своей надеждой. Он но любил Пашку. Пашка никогда ему не сочувствовал, он только отказывал. А сам был пустым человеком, имел много женщин и не умел работать. Он напоминал ему Закира из Ханака, который с утра холил ишака, чтоб ехать к новой невесте, а к вечеру успеть к старой жене. Везде они одинаковы, эти ухажеры, словно их аллах в одной речке купал и одним пловом откармливал.

— Не будет поездов, будут два паровоза, — смягчился Пашка. — Просись, поедешь куда-нибудь. Неизвестно еще, куда они отправятся.

— Вишняков помогал ехать Ташкент.

— Ну, если он тебе помогал, то и сейчас поможет. Только я тебе говорю — паровозы неизвестно куда пойдут. Разве что сдвинешься с места. Тебе бы хоть версту в сторону Ташкента проехать — и то радость.

— До Ташкента много-много верст…

Безнадежно махнув рукой, Пашка отошел. Фатех проводил его ненавидящим взглядом.

Стиснув зубы, притопывая обмороженными ногами, Фатех решил ждать Вишнякова. Он поверил ему, шел за ним от самой Казаринки, надеясь, что Вишняков ему поможет.

…Войдя в здание, Пашка замер — Пономарев говорил:

— Оглянись, Архип, повнимательнее вокруг — время подслеповатых не любит. Громки — рядом, а у тебя, кроме дурашливого телеграфиста, никого нет. А Дитрих что ж, дал ты с ним маху. Мягко он стелил неспроста. Какая-то причина есть, что он обещает Казаринскому руднику и вагоны, и лес, и керосин.

— Мое дело — слушать, коли предлагают, — ответил Вишняков. — У меня есть телеграмма о развитии производства. А как его развивать?