Красный снег - [54]

«За горло возьмет, душу вытрясет за беспорядки», — ужаснулся Пашка и побежал. Не оглядываясь, не выбирая дороги, он летел по белым сыпучим волнам степи. За ним желтело холодное зимнее солнце. Впереди простиралась нескончаемая белизна снега, бьющая нестерпимой яркостью в глаза. Издали, наверно, Пашка походил на испуганно мчавшегося по степи черного зайца — не уклонялся в сторону от железнодорожного полотна, заметного на высокой насыпи, сбивал кудрявый иней с кустов придорожных посадок и вообще вел себя невообразимо глупо. Впереди виднелся дом путевого мастера, а возле дома стоял бородатый его хозяин и глядел в степь сквозь тяжелые от белого инея ресницы.

— Куда это ты так поспешаешь? — спросил Трофим, когда Пашка был совсем близко.

— К тебе, наверно… — ответил Пашка, захлебываясь частым дыханием.

Голос его был горячечно-хриплый. Лицо — распаленно-багровое. Ворот расстегнут. А из-под шапки выглядывал завиток мокрых от пота светлых волос, похожих на перемятую пеньку.

— Или чего забыл у меня? — спросил Трофим, не отступая от двери и не собираясь приглашать Пашку в дом.

— Дай воды напиться… — тихо попросил Пашка.

— Стеша! — позвал не поворачиваясь Трофим. — Выйди с ведром!

— На дежурстве я был, — сказал Пашка, лихорадочно обдумывая, сказать ли мастеру о телеграмме Черенкова или промолчать. — Все по-старому… порожняка не подают… Евгений Иванович в Штеровке… путя и стрелки занесло.

— Некому за путями смотреть, — солидно сказал Трофим, внимательно оглядывая Пашку и стараясь понять, почему он бежал к его дому. — Все пошли в отряды. Сосед мой по Доброрадовке тоже пошел в отряд. А ты чего ж так торопишься?

— спросил он.

— Хотелось силу ног испытать, — сказал Пашка, увидев в двери Стешу с ведром и кружкой.

— Можно и испытать, — не то одобрил, не то посмеялся Трофим. — Пей! — Он взял из рук дочери полную кружку и подал Пашке.

Пашка держал кружку неуверенно, стуча зубами по широко загнутым краям. Он успел заметить, что Стеша одета не по-домашнему: собиралась, наверно, уходить. В освещенном солнцем окне он тоже успел заметить чье-то промелькнувшее лицо. «А о жильце Трофим ничего не говорил, — думал Пашка, не спеша пить. — Какого это он квартиранта взял?.. Темный мужик».

— Благодарствую, — сказал Пашка, отдавая Стеше кружку с недопитой водой.

— Пейте на здоровье, — ответила она, не глядя на Пашку.

«Что-то у них тут тайное творится», — отнесся Пашка подозрительно к тому, что Стеша прятала глаза,

— Иди в дом, — хмурясь, сказал Трофим дочери.

Стеша, не поднимая головы, повернулась к двери. «Здорово он ее школит», — вздохнул Пашка.

— Что ж ты, давно был в Казаринке? — спросил Трофим.

— Сегодня оттуда.

— Как же там люди живут? Говорят, шахту водой залило?

— Заливает… Но немец смастерил новый насос — качают.

— Скажи-ка, немцы умеют. А Совет что ж?

— Приказы пишет.

— Приказ тоже надо уметь написать.

— Будто умеют.

Пашка разговаривал с Трофимом, а сам не терял из виду окна, ожидая, что лицо квартиранта снова покажется.

— Кабак будто закрыли? — продолжал спрашивать Трофим.

— Был такой приказ.

— А заготовленную водку куда ж?

— Подсолят, чтоб не пропала, — ухмыльнулся Пашка и тут же застыл, заметив, что на него смотрят из окна.

«Фофа!.. Побей меня бог, Фофа! — узнал управляющего Пашка по плешивой голове. — Вот почему шлют ему телеграммы! Знают, должно быть, что он тут…»

Теперь стало понятно, почему Трофим загородил путь в дом. Но и оставаться здесь нельзя. Фофа, наверно, прослышал, что он путается с Калистой. С ним вместе дожидаться Черенкова в доме мастера Пашке никак не хотелось. И отойти, однако, надо как-то разумно, не заронить подозрений у Трофима. О том, что не надо Трофиму сообщать о телеграмме из Лесной, он решил как-то подсознательно.

— Бежал к тебе, — начал выпутываться Пашка, еще не зная, к чему придет, — сообщить, что проверка путей может быть со стороны начальства… Едут из Дебальцева дрезиной. Может, задержались где… но скоро должны быть… Стало быть, собирайся на осмотр, — закончил он уверенно.

— Какое начальство? — спросил, подозрительно глядя на Пашку, Трофим.

— Откуда мне знать? Поступила телеграмма из Харькова. Теперь много всякого начальства.

— То-то и оно!

— Нас это не касается. Мы обязаны делать свое дело. Значит, собирайся, — увереннее повторил Пашка, убедившись, что к выдумке его Трофим отнесся с доверием.

«В любом случае хорошим закончится. Придут кале-динцы — увидят уход за путями. Не придут — все равно надо за путями смотреть. Кто-нибудь да похвалит за распорядительность…»

— Мы только с тобой, видать, и остались, — поддался Трофим на выдумку. — Все остальные лентяи, сквернословы и бесстыдники. Ни один не подумал, что без ухода дорогу оставлять нельзя. Евгений Иванович тоже мотанул. А человек будто разумный. Правда, теперь для жизни разума мало. Глотку умей драть, воровать не бойся да понахальней ори: это вам не старое время! Тьфу, нечисть! — выругался Трофим.

«Слава тебе, господи, вовремя я Фофу заметил, — подумал Пашка. — Снюхались они тут, спелись…»

Пашка хотел было сказать, что теперь жизнь для всех не мед. Потом подумал, как бы Трофим не задержал его, и, глупо улыбнувшись, пошел прямиком в Казаринку. «С Вишняковым как-то легче, будто что-то свое… А здесь — волкам бы жить!» — рассуждал он, вспахивая ногами целинный снег и тяжело сутуля плечи. Впереди простиралась белая гладь, как в те минуты, когда он бежал к дому, только теперь, кажется, чуть подзелененная затуманенным зимними кругами солнцем. А снег под ногами как позолоченная тертая слюда — играет, блестит, пересыпается. От этого даже идти легче. Пашка прибавил шагу.