Красный снег - [53]

Сам мастер, Трофим Земной, подчиняется Громкам, можно ему и приказать, что надо. Какого лешего с ним церемониться? Совета он не признает. Можно в крайнем случае припугнуть комиссарской властью, если станет мешать ухаживать за Стешей. А Стеша военнопленным одежки стирает, один раз в неделю отправляется с постиранным в Казаринку. Можно пару раз пройтись с ней. В пути и договориться о дальнейшем…

Пашке нравилось строить подобные планы. При этом он чувствовал такое беспокойство, как охотник при сборах на тягу. Обычно ленивая его мысль, способная шевелиться только во время разговора, когда надо было думать, как ловчее поразить своего собеседника, становилась острее. Он мог в таких случаях даже что-то придумывать по порядку: я ей то, а она мне то… нет, не годится, я ей это, тогда что она скажет?.. Ничего дурного в таких рассуждениях он не находил, так как всякому новому увлечению отдавался самозабвенно, радостно, словно все у него начиналось вновь, верно и прочно.

— Дела, — ухмыльнулся Пашка, считая, что насчет Стеши он решил все как надо.

Неезженая дорога упиралась в ограду станционной территории. За оградой — укрытая подушкой снега одинокая скамья для пассажиров. Никто теперь не садится на эту скамью: нет ни пассажиров, ни поездов…

Станция была пуста. Начальник вторую неделю не показывался: сбежал, наверно, в Штеровку, к родичам. Стрелки наглухо переведены на первый путь — следуй на Громки и дальше, куда тебя черти несут в это смутное время.

Пашка пошел в телеграфную. Здесь он выполнял обязанности и телеграфиста, и начальника, и дежурного. Снял шинельку, лениво потянулся, отдаляя минуту, когда придется отстукивать на Дебальцево: «Жду дальнейших приказов». Слова такие он придумал для хитрости — всегда-де слушал и слушаю, а теперь жду, что прикажут делать.

Телеграфный аппарат щелкнул, требуя, чтобы Пашка обратил на него внимание.

— Давай уже, — сказал Пашка, усаживаясь и беря в руку быстро потекшую узкую ленту с точками и тире.

«Всем станциям… до Мариуполя, — быстро читал Пашка, — ни одного вагона… порожняка… не выпускать на линию… Иловайск — Таганрог — Ростов. Комиссар Трифелов».

— Строг комиссар, — сказал Пашка, небрежно бросив ленту на стол.

Аппарат, однако, не отпускал его, как будто соскучился за долгие часы молчания. Сразу за первой телеграммой последовала вторая: «Управляющим шахтами, начальникам станций. Погрузку угля задержать до особых указаний. Передать ревкомам и рабочему контролю — до Нового года все платежи задерживаются, нет дензнаков. По просьбе Продугля телеграмму передал комитет Викжеля Харькова».

— Подарочек Вишнякову… — произнес Пашка, отрывая эту ленту и пряча ее в карман.

Он отошел от аппарата, не особенно печалясь по поводу такого «подарка». Все шло так, как он и предполагал: теперь отказывают в деньгах, артели не получат зарплату и за ноябрь и за декабрь — выбьют бубну Вишнякову и его Совету. Так оно постепенно и закончится с этой новой властью. А там Черенков явится — ускорит кончину. «Будь они неладны», — думал Пашка, прохаживаясь по комнате. Мысли его вернулись к более привычному — к Филе: «Подался в Чернухино, это точно… Думает, Надежда его примет погостить. А на кой черт он ей сдался — кабака-то больше у него нет. Надежда баба ловкая, ей неполезные гости не нужны. Она сейчас вовсю в коммерцию играет. Был бы у Фили кабак, тогда другое дело…»

Пашка поймал себя на том, что ему неприятно было бы, если бы Надежда приняла Филю. Он закрыл глаза и постарался мысленно представить ее нахмуренные брови и торопливый, испуганный взгляд, как будто из боязни, что вот сейчас она не выдержит, отдаст себя во власть кому-то и потеряет самостоятельность, которую она пуще всего оберегала. «Чудные бабы», — ухмыльнулся Пашка. Сколько ни приходилось ему начинать с ними, всегда они чего-то боялись. А потом, пообвыкнув, будто мстя за этот свой первый страх, требовали рабской преданности. И Надежда такой же была, и Калиста…

Аппарат опять позвал Пашку к себе. «Станция Громки, — потянулась лента, — приказываю… никаких грузов из… Казаринки не принимать… ждать моих дальнейших приказов… Есаул Черенков».

Рука Пашки дрогнула. Он недоверчиво посмотрел на аппарат, удивляясь, каким образом из него могла выйти телеграмма, подписанная Черенковым. Только что ведь была телеграмма Трифелова из Дебальцева. Неужели Черенков успел управиться с Трифеловым и командует теперь на Дебальцевском узле? Тогда почему он шлет телеграмму одним Громкам?.. Нет, в Дебальцеве Черенкова не может быть. А вот на Лесную, в десяти верстах отсюда, он мог прорваться…

Пашка поднялся. Если у Черенкова есть дрезина, за двадцать минут он может доехать до Громков. А если и нет, то на коне доскачет за час. Что ж делать? Теперь не слухи, не разговоры о нем — телеграмма.

Быстро одевшись, Пашка выскочил на перрон. Растерянно походил взад-вперед, стараясь придумать, как ему быть, ждать еще каких-то распоряжений от Черенкова или махнуть в Казаринку, доложить о телеграмме Вишнякову. У него промелькнула мысль, что тот, если ему не сообщить о телеграмме из Лесной, может придраться к нему. Пашка тоскливо поглядывал на нетронутый снег на путях, на застывшее здание станции, — разве трудно заметить, что нет здесь хозяина? А от Каледина давно был приказ, чтобы все станции и пути содержались в порядке на случай прибытия воинских составов.