Красный снег - [56]
Шахтеры, притопывая застывшими ногами, слушали не перебивая. Лица их стали торжественными, когда Лиликов выкрикнул последние слова. Приятно было слышать о том, что они работают не на хозяина, а на себя, на свою власть. Никто не посчитал нужным спорить, а как же власть будет расплачиваться, когда выдаст получку. Долго держалась тишина. Алимов первый сдвинулся с места и побрел к стволовому дому. Снег скрипел у него под ногами. За Алимовым пошел Паргин. Потом и вся черно-спецовочная, пахнущая потом и соленой шахтной водой толпа потекла в широко растворенные двери, глухо переговариваясь:
— Они все, Петровы, вздорные. Отец его завсегда зачинщиком драк был…
— Лиликов мастак бить, свалил какого жилистого!
— Допек! Я те скажу: который допечет — на него страх как удар падает!
— А полячок, пся его мать, отчаянный. Петров мог его очень просто зацепить под горлянку.
— Беда с этим Черенковым, ходит, стращает, спать не дает. А ведь чего-то боится!
— Вишь, варта тож против него. Сотник-то Гришку ухлопал. Теперь известно, Черепкову и с вартой воевать. А там еще, говорили, красногвардейские отряды на Дебальцевский узел в поездах едут. У Пономарева тож, рассказывают, собраны немалые силы… И Черенков — не дурак!
— А что новая власть его не изловит и не повесит?
— Не до него, значит!
В глухой говор идущих ворвался звонкий голос стволовой Алены:
— Чего, словно овцы, бредете? Не напирай!
Высокая, с мужика ростом, она оттолкнула передних.
— Паргина не обижай, Алена, — вскричал Кузьма, — его и так жена забила, замолила!
— Не напирай! Всех все равно не пущу!
— Паргина, говорю, не обижай!
— Что тебе Паргин? Сам про себя говори! — отозвался впереди Паргин.
— А мне все равно битому быть: Алена не ждет от меня пользы.
— Дождешься от вас!.. Не напирай, говорю!
— Прошу, пани Алена!..
— Пан Кодинский — маломестский пан. Штепан — Прага, Злата Прага, Алена!..
— Да не лезь, морда твоя лопни! Я из вас, панов, живо мужиков поделаю!
— А может, ему хочется этого!
— С Черенковым тебя послать воевать!
— Черенков потому и боится наступать на Казаринку, что про Алену прослышал!
Всем было забавно толкаться возле рослой и сильной стволовой. Алена была озорной, отвечала на всякие шутки, — это нравилось. Плечистая, с сизым румянцем на щеках, оживленная и крикливая, она больше всего нужна была на этом пороге в шахтное подземелье, куда хочется опускаться, не думая об опасности адской тяжести еще не начавшейся смены.
18
К вечеру небо опять затянулось серыми облаками. Пошел мелкий снег. Падал он медленно, сгущая мрак. Казалось, вечер сыплется на Казаринку, укутывая ее снежным туманом, обороняя от всяких неожиданностей.
Сутолов вышел из штейгерского дома, поглядел на серо-тусклое небо и опять вернулся.
— Так чего, будем ждать людей? — спросил он у Вишнякова, томясь своими мыслями.
— Зачем тебе ждать? Иди, без тебя пока обойдемся, — посоветовал Вишняков.
Он догадывался о сомнениях Сутолова. Весь день тот ходил хмурый, неразговорчивый, думая, как ему поступить с похоронами брата. Хотя Григорий и пришел с донской стороны, у Каледина служил, но все ж — брат. Положено похоронить. И судом народа не был судим. Но Сутолов, видимо, не хотел, чтобы люди видели, как он пойдет на похороны. Поэтому и дожидался сумерек. А вечером всегда собирались люди в Совете.
— О военной обороне надо поговорить, — сказал он, ища для себя причину, чтобы помедлить с уходом.
— Чего ж, дела для тебя известные. Мы на том и остановимся, что надо обратиться за помощью к штабу красногвардейских отрядов.
— Да я ненадолго…
— Сколько надо, столько и оставайся, — сказал Вишняков, пыхтя цигаркой. — Не часто приходится хоронить братьев.
— Собака он бешеная, а не брат! — вскричал измученный сомнениями Сутолов.
— Он бы уж меня похоронил! Дай бог другим пожить, как он мне смерти желал. Пятака б на похороны не дал… А ты говоришь — бра-ат!
— То ж — он, а то — ты, — успокаивающе сказал Вишняков. — Разница между вами должна быть.
— Дьявол его ненависть сотворил!
Сутолову хотелось выговориться. Он ходил по комнате, подергивал затянутыми в кожанку плечами, словно стараясь сбросить с себя что-то мешающее ему жить. Светлые глаза его и вовсе посветлели. Водил он ими так, как будто страстно искал гнетущую его тяжесть, чтоб схватить своими огромными ручищами, поросшими рыжей шерстью, и забросить ее подальше. На Вишнякова не смел поднять глаза, чувствуя его превосходство. Все люди после прихода и гибели в Казаринке Григория, казалось, изменили к нему отношение.
— Дьявол не дьявол, но случилась такая оказия, — сказал Вишняков, не повышая голоса. — Оно ведь не знаешь, как случится. Жизнь бывает одинакова, а отношение к ней — разное. Ум ее по-разному принимает. Григорий не нашел пути, чтобы подняться над жизнью.
— Может, и так, — притихнув, сказал Сутолов.
Кажется, он услышал именно то, о чем мучительно думал.
— Ты за одну веру выступаешь, а он за другую…
— Не в один храм ходили…
— А ведь человек он не чужой тебе.
Вишняков еще подумал: какая бы ни была кончина, случилась она от пули и напоминала солдатскую, короткую и случайную смерть. Матери будет горестно, она спросит: похоронил ли?
Впервые хирург Владислав Тобильский встретился с Оришей Гай летом 1942 года в лагере военнопленных…
Книга рассказов о легендарном комбриге Котовском и бойцах его бригады, об их самоотверженной борьбе за дело партии. Автор рассказов — Морозов Е.И. в составе Отдельной кавалерийской бригады Котовского участвовал во всех походах котовцев против петлюровцев, белогвардейцев, банд на Украине.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Командир партизанского отряда имени К. Е. Ворошилова, а с 1943 года — командир 99-й имени Д. Г. Гуляева бригады, действовавшей в Минской, Пинской и Брестской областях, рассказывает главным образом о женщинах, с оружием в руках боровшихся против немецко-фашистских захватчиков. Это — одно из немногих произведенной о подвигах женщин на войне. Впервые книга вышла в 1980 году в Воениздате. Для настоящего издания она переработана.
Книга украинского писателя Миколы Олейника «Жилюки» состоит из трех романов, прослеживающих судьбы членов одной крестьянской семьи. Первая книга — «Великая Глуша» знакомит с жизнью и бытом трудящихся Западной Украины в условиях буржуазной Польши. О вероломном нападении фашистской Германии на Волынь и Полесье, о партизанской борьбе, о жителях не покорившейся врагам Великой Глуши — вторая книга трилогии «Кровь за кровь». Роман «Суд людской» завершает рассказ о людях Полесья, возрождающих из пепла свое село.
15 февраля 1989 г. последний советский солдат покинул территорию Демократической республики Афганистан. Десятилетняя Афганская война закончилась… Но и сейчас, по прошествии 30 лет, история этой войны покрыта белыми пятнами, одно из которых — участие в ней советских пограничников. Сам факт участия «зелёных фуражек» в той, ныне уже подзабытой войне, тщательно скрывался руководством Комитета государственной безопасности и лишь относительно недавно очевидцы тех событий стали делиться воспоминаниями. В этой книге вы не встретите подробного исторического анализа и статистических выкладок, комментариев маститых политологов и видных политиков.
Книга представляет собой сборник воспоминаний. Авторы, представленные в этой книге, родились в 30-е годы прошлого века. Независимо от того, жили ли они в Советском Союзе, позднее в России, или в ГДР, позднее в ФРГ, их всех объединяет общая судьба. В детстве они пережили лишения и ужасы войны – потерю близких, голод, эвакуацию, изгнание, а в зрелом возрасте – не только кардинальное изменение общественно-политического строя, но и исчезновение государств, в которых они жили. И теперь с высоты своего возраста авторы не только вспоминают события нелегкой жизни, но и дают им оценку в надежде, что у последующих поколений не будет военного детства, а перемены будут вести только к благополучию.