Красный снег - [44]

— ничего странного в мелькании огонька. Окно это было в комнате Ференца Кодаи, старшины военнопленных.

К бараку тихо шел человек. Выбравшись из дома Калисты Ивановны и оглянувшись вокруг, Пашка сразу заметил его. Вначале Пашка подумал, что это кто-то из отряда Сутолова, и постарался юркнуть в тень. Потом, присмотревшись, как человек неуверенно шагает и пугливо оглядывается, решил, что это чужой. «Кто бы мог быть?» — гадал Пашка. Следить — лень. Пашка отвернулся. И, как на грех, в другой стороне заметил еще одного человека. Этот шел к пустырю, за которым размещалась варта. «Может, сотник, — с минуту приглядывался Пашка. — Шкодлив, хоть с виду тихоня… — Пашка потерял его из виду и побрел домой. — Нечего доискиваться, откуда и куда люди ходят».

Беспечно позевывая, он пошел по улице, едва освещаемой тусклым лунным светом. Кругом никаких признаков жизни. Только сухой отдаленный и короткий звук шахтного колокольчика говорил, что кто-то не спит. «Работают, дурни, — равнодушно подумал Пашка. — Под уголь ни одного вагона не подают, а они долбят. Чудны́е люди… Что-то будет с этой новой властью? Если Фофа не разрешает Калисте выезжать, значит, зачем-то она здесь нужна. Ну, ловка баба!»

Возле своей калитки остановился. Входить не торопился: у него не убрано, холодно, надо печку топить. Где-то в соседском курятнике закукарекал петух. Пашка вздохнул всей грудью и улыбнулся: сколько раз он возвращался в такую пору домой и всегда останавливался у калитки, чтоб подышать и избавиться от дурных или сладких воспоминаний о минувших свиданиях…

Простояв с полчаса, Пашка уже намеревался открыть калитку, как вдруг услышал дальный выстрел. «Или приласкали кого из тех двоих?» — встревоженно прислушался Пашка. Тишина успокоила, и он пошел к себе.

С первым, замеченным им, человеком произошло следующее.

Приблизившись к мигающему окну в бараке, он постучал. На стук сразу же вышел Ференц Кодаи.

— Йо эштет!.. — обменялись они приветствиями.

Кодаи ввел пришельца в комнату.

— Кедвеш боратом… до-орагой друг, — повторил пришелец по-русски, настороженно посмотрев на дверь. — Я рад, что мы встретились…

— Барат, барат, — прошептал Кодаи, порывисто обнимая гостя, лейтенанта австро-венгерской армии Шандора Каллаи.

Они не виделись с тех пор, как пленных разъединили в Екатеринославе: одну группу отправили на Дон, а другую, в которой был Кодаи, — в Донецкий бассейн. Шандор был младше по чину, но фамилия Каллаи, известная в Венгрии, позволяла ему держаться независимо.

— Рассказывайте, что же там? — нетерпеливо спросил Ференц, усаживая гостя на свою койку, покрытую убогим одеялом. — Мы тут ничего не слышим и не знаем. Посылок и писем не было уже месяц.

Шандор кивал головой, не поднимая глаз.

— Мы тоже оторваны от дома.

Кто вам помог добраться сюда?

— Недалеко от вас стоит казачий отряд под командованием есаула. Он дал провожатого… Войска генерала Каледина относятся к нам хорошо.

— А здесь со страхом ожидают нападения есаула…

— Трудно понять, что у них происходит. Нам нужно уходить. Чем скорее мы это сделаем, тем лучше. — Он вытянул уставшие ноги.

В этот момент оба услышали выстрел. Кодаи сжал руку Шандора и выразительно посмотрел на него: за дверью, ведущей в барак, разноголосо заговорили. Подождав, пока наступит тишина, Шандор повторил:

— Нам надо уходить…

— Это не так легко, — развел руками Кодаи. — Есть ли письменное требование о нашем возврате? Положение военнопленных, наверное, обсуждается на переговорах в Бресте. Солдаты должны быть уверены, что отправляются на родину, а не в какое-то другое воинское формирование.

— Солдат обязан подчиниться приказу.

— Согласен. Но наши солдаты связаны с местным Советом и получают от него какую-то информацию. Они потребуют полной ясности.

— Йордож!.. — выругался лейтенант.

Йордож — черт. Лейтенант всегда вспоминал чертей, когда речь заходила о нижних чинах. Солдаты отвечали ему тем же, называя его «луд йордож» — черным гусем. На гуся он и был похож — короткие ноги, толстый живот, маленькая головка на длинной шее и качающаяся походка.

— Мне известно, что в Брест приехали представители националистических партий, — сказал Ференц. — Земли империи начинают говорить от своего имени…

— Если мы будем оставаться здесь, кто же заговорит от имени Венгрии?

— Сложно все складывается, — ответил Кодаи, не спеша с обещаниями об отъезде.

— У нас есть свои проблемы, — настаивал Шандор, недовольный сдержанностью сазадоша. — Для того чтобы решить их, мы должны во что бы то ни стало выбраться из России.

— Вы советовались по этому поводу? — осторожно спросил Кодаи.

— Да, Каледин обещал нам защиту и поддержку при отъезде в крупный лагерь на западной границе России. Мы должны собраться в одном пункте, где нам могут выдать оружие для самообороны.

— Здесь нельзя называть имени Каледина. Его ненавидят за расправу над шахтерами Макеевских рудников.

— У нас должно быть свое отношение к событиям. К Новому году нам надо выйти.

В коридоре послышался шум. Ференц немедленно прикрутил лампу и прошептал:

— Ложитесь…

Шандор вздернул ноги на кровать и лег.

Шум утих. Они еще несколько минут молчали, напряженно прислушиваясь. От плиты на замороженное окно падали кроваво-багровые отсветы, похожие на казачьи лампасы. Кодаи думал о невозможности собрать военнопленных в одном пункте, указанном генералом Калединым. Сазадошу Кодаи больше нравилась идея выбираться из Казаринки отдельной группой. Говорить об этом он не хотел. Сказать — значит возразить. Каллаи, конечно, мальчишка и не понимает сложившейся обстановки. Однако с ним надо быть осторожным: у него влиятельные родители. А кто знает, как еще сложится жизнь на родине…