Красный снег - [15]
— Верно рубит! — воскликнул Аверкий.
Он был доволен, что председатель не спасовал и ответил толково, — знай наших!
— Хорошо, — сказал Кодаи. — Разрешите мне еще раз вернуться к этому вопросу…
— Можно и еще раз, — спокойно согласился Вишняков.
— Мне многое неясно… Они, иностранные подданные, как могут участвовать в органах самоуправления другого государства? Никогда не было в истории, чтобы членов парламента избирали не у себя на родине, а хотя бы в соседней державе… Мне они отвечали, что новое правительство России — правительство всех трудящихся, и русских, и немцев, и мадьяр… Если вы разрешите, я выскажу возражения по этому поводу. Не думаю, чтобы в моей Трансильвании хотели петроградского правительства. Не думаю, чтобы управлением Трансильвании интересовались в Петрограде. Значит, нынешнее правительство в Петрограде — это не наше правительство…
За дверью притихли. Аверкий и Паргин догадывались, что мадьяр ловчит в разговоре и Вишнякову надобно ответить еще ловчее.
— Тут одна неувязочка у нас получается, — сказал Вишняков.
Сгорая от любопытства, Аверкий и Паргин придвинулись к двери.
— Казаринский Совет — это не правительство России. А считать какое-то другое правительство своим — кто кому запретит? Ваши, должно, выбирают, которое лучше. Мы им даем такое право. А вернетесь в Трансильванию, сами помаракуете, что и к чему. Вмешиваться в ваши дела мы не собираемся…
— Мне ясно, — коротко и сердито отрубил Кодаи. — Честь имею!
— Счастливо, — сказал Вишняков, провожая Кодаи до двери.
Он столкнулся с Аверкием и Паргиным.
— Чего хотели?
— Да будто и ничего… — ответил Аверкий, наблюдая, как зло чеканил шаг старшина военнопленных. Потом спохватился, подумав, что Вишняков рассержен их сидением под дверью. — Во всем порядок нужон! — вскричал он. — Шахта — она не огород с капустой. Иной всю жизнь тянется, чтоб домок слепить. А тут, можно сказать, богатство подвалило — для всех людей прокорм. Раз мы уже решили управлять, то надо, известное дело, шибко крутить колесо! А на лесном складе пусто. И из ламповой бабам керосин раздают. Ан не хватит и самим? С деньгами тож не густо… Ты гляди, Архип! — погрозил он ему кулаком. «Не сидим глупыми гусаками под дверью, тоже что-то понимаем!»
— Твоя правда. Только кричишь зачем? — усмехнулся Вишняков.
День стоял темный от низко нависших облаков. Окна — серы. В доме — полумрак. Пора бы лампу светить, но не оставаться же здесь до самой ночи.
— Время кончать службу, — сказал Паргин.
— Время.
— Мы живо уберемся, — подтолкнул Паргин Аверкия, — с нами можно попроще.
Он подмигнул Вишнякову, давая понять, что слышал беседу с мадьярским офицером.
— Неглуп мадьяр!
— У каждого свой ум, — почесывая затылок, сказал Паргин.
— Как твоя Арина говорит: у грешного гривна, а за гривну царство небесное не купишь. Своюем как-нибудь!
— То-то и оно! Воюй!
Вишняков пошел, пошатываясь от усталости. Аверкий и Паргин провожали его долгими, задумчивыми взглядами, пока он не скрылся за поворотом к шахте.
5
Накануне бегства Фофы из Казаринки Пашка принес телеграмму, подписанную членом ЦК Серго Орджоникидзе: «Просим отгрузить Тулу 6000 пудов угля». Снизу была приписка Викжеля: «Отгрузка будет производиться согласно подписанных договоров».
Для Тулы уголь — это не в плиту на кухню: там оружейные заводы. Можно было бы сразу отгрузить эти шесть тысяч пудов, если бы на шахтной ветке нашлось хоть десяток вагонов. Но там стоит только шесть платформ с отвалившимися бортами и невыверенными осями. А паровоз где взять? Стоит один с подорванной топкой на Лесной. Дебальцевский комиссар Трифелов только обещания шлет, никакого черта у него самого нет.
— Вот и задачка поступила… — проговорил Вишняков, крутя в руках телеграмму.
Пашка, наверно, шел к машинистке Калисте: в последнее время он к ней зачастил. Легка жизнь: посидел возле аппарата, принял известия — и айда любовь крутить.
Вишняков нацедил полную кружку воды из бачка, стоявшего в углу, залпом выпил, — как огонь погасил. Собственная жизнь уже давно представлялась ему беспрерывным пожаром, который ничем не загасишь. С добычей не все просто. Кто-то упорно добивался, чтобы рудник затих, прекратил выдачу угля. Вишняков понимал, что такие приказы могли исходить от Продугля. Но кто-то их выполнял. Не Фофа, Фофа тут весь на виду. Взрывчатку пытался пристроить на уклоне, но это ведь все мелочь. Он не отгоняет порожняк, не задерживает вагоны с лесом, не лишает шахту керосина. Кто-то это делает другой, покрупнее Фофы.
Алимов настаивал на аресте Фофы, когда тот был пойман в шахте со взрывчаткой. Арестовать можно. А дальше как? Оставшиеся штейгеры тоже могут испугаться арестов и покинут шахту. Переговоры с Продуглем будет вести некому. Счета по поставкам залягут неоплаченными. Дело это сложное…
Задумавшись, Вишняков подошел к окну. В темном стекле, за которым часто мелькали снежинки, отразилось его нахмуренное лицо с выступающими скулами, глубокими тенями под глазами и твердо сжатым ртом. Видны были угловатые плечи, а за ними высокая дверь. Вот она, кажется, приоткрылась. «Сквозит, — подумал Вишняков, — ветер не только за окном, но и по дому гуляет. Метель началась…»
Впервые хирург Владислав Тобильский встретился с Оришей Гай летом 1942 года в лагере военнопленных…
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге повествуется о юных польских патриотах, которые в годы второй мировой войны сражались в партизанских отрядах, подразделениях Войска Польского и Советской Армии против гитлеровских захватчиков. Рассказы по своему содержанию документальны, в них описаны действительные события, раскрывается тема пролетарского интернационализма, боевой дружбы советского и польского народов в борьбе против общего врага. Сборник предназначается для массового читателя.
Книга написана по воспоминаниям полковника царской, впоследствии советской армии, потомственного донского казака Герасима Владимировича Деменева (фамилия изменена), посвятившего свою жизнь служению и защите Отечества. В судьбе этого русского офицера отразилась история России начала и середины XX века. Главный герой сражался на полях Русско-японской войны 1904–1905 годов, Первой мировой, Гражданской и Великой Отечественной войн, был награжден многими орденами и медалями царской России и советского правительства.
15 февраля 1989 г. последний советский солдат покинул территорию Демократической республики Афганистан. Десятилетняя Афганская война закончилась… Но и сейчас, по прошествии 30 лет, история этой войны покрыта белыми пятнами, одно из которых — участие в ней советских пограничников. Сам факт участия «зелёных фуражек» в той, ныне уже подзабытой войне, тщательно скрывался руководством Комитета государственной безопасности и лишь относительно недавно очевидцы тех событий стали делиться воспоминаниями. В этой книге вы не встретите подробного исторического анализа и статистических выкладок, комментариев маститых политологов и видных политиков.
События, описанные автором в настоящей повести, относятся к одной из героических страниц борьбы польского народа против гитлеровской агрессии. 1 сентября 1939 г., в день нападения фашистской Германии на Польшу, первыми приняли на себя удар гитлеровских полчищ защитники гарнизона на полуострове Вестерплятте в районе Гданьского порта. Сто пятьдесят часов, семь дней, с 1 по 7 сентября, мужественно сражались сто восемьдесят два польских воина против вооруженного до зубов врага. Все участники обороны Вестерплятте, погибшие и оставшиеся в живых, удостоены высшей военной награды Польши — ордена Виртути Милитари. Повесть написана увлекательно и представляет интерес для широкого круга читателей.
Книга представляет собой сборник воспоминаний. Авторы, представленные в этой книге, родились в 30-е годы прошлого века. Независимо от того, жили ли они в Советском Союзе, позднее в России, или в ГДР, позднее в ФРГ, их всех объединяет общая судьба. В детстве они пережили лишения и ужасы войны – потерю близких, голод, эвакуацию, изгнание, а в зрелом возрасте – не только кардинальное изменение общественно-политического строя, но и исчезновение государств, в которых они жили. И теперь с высоты своего возраста авторы не только вспоминают события нелегкой жизни, но и дают им оценку в надежде, что у последующих поколений не будет военного детства, а перемены будут вести только к благополучию.