Красный цветок - [17]

Кожа мерцала в полумраке. По-кошачьи гибкое тело, с упругими, округлыми, твердыми ягодицами, узкими бедрами, длинными стройными ногами, впервые вызвало у меня чувственное томление, желание прикоснуться, провести пальцами по фарфоровому торсу. Воображение рисовало ощущение мягкой твердости тугих мышц под ладонью.

Мне впервые довелось наблюдать за столь сокровенным действием. Оно звучало — именно звучало — красиво. Словно танец. Движения женщины становились ритмичнее, жестче, требовательнее. Лицо мальчика, напротив, казалось расслабленным.

Неожиданно юноша резко повернул лицо к окну, словно почувствовал пристальный взгляд, приподнявшись на локтях.

— В чем дело? — Недовольно спросила любовница.

— Мне кажется, там кто-то есть.

— О чем ты? — Гиэн*сэтэ раздраженно повела красивыми круглыми плечами. — Я — всего лишь куртизанка, ты — любимый наследник; я мелкая сошка, ты — крупная рыбка. Никто к нам не сунется. — Поцеловала она мальчика. — Нам не стоит беспокоиться по мелочам. Разве что Тэ*и придет раньше времени? Ну да он подсматривать не станет.

Каждое движение танцовщицы, каждая ленивая ласка, вызывала во мне ярость, укротить которую стоило труда. Я возненавидела её, дешевую потаскушку в блестках.

О том, что подобное чувство именуется ревностью, я тогда не знала.

— Ты так напряжен, милый. Выпьем?

Юноша отрицательно покачал головой.

— А я выпью, — проворковала женщина, разливая вино по высоким бокалам. — Вина с запада освежают и бодрят. Придают сил и обостряют чувства.

— Я и без того свеж и бодр, — отмахнулся парень, потянувшись к халату, висевшему на спинке стула. — Не хмурься, хотя любая гримаска только красит твое милое личико. Я осмотрю дом и вернусь.

— Но я говорю тебе, — здесь никого не может быть!

— Ладно. Тогда мне просто необходимо подышать свежим воздухом.

— Делай, как знаешь.

— Я скоро приду, — смягчил шалун раздосадованную красавицу страстным поцелуем. — Не скучай без меня.

— Воспользуюсь случаем, чтобы стать ещё краше.

— Ну, это невозможно, — ухмыльнулся мальчишка, отвешивая красавице увесистый шлепок пониже спины.

Не успела дверь закрыться, как Гиэн*Сэтэ поспешила в ванную, неплотно притворив за собой дверь, чем позволила мне вести нескромную слежку дальше.

Розовая емкость напоминала большую морскую раковину, женщина в волнах пузырящейся пены смотрелась умиротворенным божеством.

Притаившись в спасительной тени, впервые в жизни приходилось мучиться сомнениями. Я убивала раньше. Но то, что должно было произойти сейчас, сильно отличалось от прежних случаев. Белокурая красавица, в отличие от безымянных жертв, имела лицо и голос, я вдыхала аромат её духов. Она виделась антипатичной, вызывающей досаду и гнев, личностью. Но Гиэн*Сэтэ перестала быть одной из безликих единиц, легко стираемых с доски бытия.

Я пыталась убедить себя, что с удовольствием увижу, как Серая Госпожа откроет Белые Двери; что мне приятно думать о том, как гибкий стан, влекущий мужские руки, утратит гибкость, глаза поблекнут, светильник души погаснет. Однако, как настойчиво я себе это не твердила, продолжала чувствовать липкий до холодной дурноты, страх.

— Рий*нэ, — позвала женщина, не открывая глаз, — это ты? Очень кстати. Добавь кипятку! Вода быстро остывает.

Приблизившись, я повернула рычаг на кране. Взгляд задержался на руке, отдыхающей на краю розовой ванной.

На руке поблескивал зловещий зеленый браслет.

Пораженная, я не сразу сообразила, что широко раскрытые глаза женщины смотрят на меня.

Несколько коротких секунд мы пристально друг друга разглядывали.

— Кто ты? — Голос прозвучал сухо и враждебно. Мягкость и игривость тона исчезли.

На лбу у меня выступила испарина. Обострившийся слух различал, как взрывается оседающая в воде пена.

— Я спросила: кто ты? — Повысила Гиэн*Сэтэ голос.

— Племянница вашей служанки, — вынужденно соврала я.

— Тогда подай полотенце, — распорядилась женщина.

Покорно взяв с сушилки пушистое, бело-розовое полотенце, я вложила его в протянутые руки.

— Мне помнится, я распорядилась дать прислуге выходной, — проговорила женщина, промокая капли влаги. — И вообще, я что-то не припомню, чтобы у кого-то из челяди были дети.

Набросив на плечи белоснежный пеньюар, женщина отошла к высокому, в человеческий рост, зеркалу. Тонкие кисти с музыкальными пальцами, украшенные кольцами, порхали над подзеркальником, прозрачными склянками с духами, притираниями.

От кровяного гула звенело в ушах. Во рту пересохло.

Я вонзила стилет в нежное тело горлицы. Пальцы танцовщицы конвульсивно сжались, тонкое стекло треснуло. Кровь оросила белоснежные локоны; жирными каплями закапала на стекло. Рухнув на пол, жертва судорожно задергалась, издавая булькающие звуки. По полу расплывалось вязкое пятно. Слава Двуликим, Гиэн*Сэтэ упала лицом вниз, мне не пришлось его видеть.

Легкие торопливые шаги за дверью, ни давали помедлить лишней секунды, торопя вон.

Дверь тряхнули. Ручка крутанулась, затем замерла.

— Гиэн*Сэтэ! Всё в порядке? — Встревожено спросил мелодичный голос.

Сорвав браслет с руки убитой, я метнулась к окну.

Увертываясь от острых колючек, от пронзительного цепкого взгляда, услужливо нарисованного воображением, я бежала не в сторону подъездных ворот, через которые шансов выбраться точно не было, а в глубину парка. Бежала до тех пор, пока воздух, превращенный в лезвие, не ободрал горло.