Красный атлас - [7]

На следующий день, прибежав с утра в реставрационную мастерскую заповедника, я встречаю там одинокого Антона из дружественного отдела охраны памятников. Немногочисленные сотрудники отдела достаточно молоды, также, как реставраторы, громкоголосы и словоблудливы, благодаря чему половина сотрудников других, менее дружественных отделов, вечно путает, кто из нас к какому отделу относится. Начальник реставрационного отдела Аня не всегда столь тесную дружбу поддерживает, поэтому иногда ребята не заходят к нам в мастерскую час-другой, но гроза стихает, и они, как-то незаметно, снова оказываются в нашей огромной полутемной мастерской, все окна которой распахнуты в приморский парк. Я прибежала нечаянно рано, и мы вдвоем с Антонием садимся за утренний чай. Среди прочих забавок и приколов я, не упоминая имен, рассказываю о ситуации с джусом. Тошка фыркает, вертя в руках чашку, в глазах пляшут чертики:

— Пусть она его предупредит, что по определенным дням придется довольствоваться «Кровавой Мэри». Через минуту зашедшая Аня укоризненно сообщает, что своим гомерическим хохотом мы распугали всех собак и воробьев в парке вокруг мастерской.

Через какое-то время я интересуюсь у Светы, как продвигается роман, и она возмущенно рассказывает:

— Представляешь, он оказался стопроцентным извращенцем. Снова написал ей письмо, требует всяких подробностей, прямо диктует, сколько страниц писать и в каком стиле, а о замужестве — ни слова! Я скорбно киваю, действительно, каков подлец, — при помощи аж трех писем совратил невинную сорокалетнюю девушку, мать двоих детей и даже не помышляет о браке!

— А еще я тут разговаривала с подругой одной моей знакомой, так этот пакостник ей тоже писал! Возмущение Светы совершенно искренне. Да, нет уже большой и чистой любви в нашем испорченном мире. Бедные женщины, вечно обижаемые жестокими мужчинами!

Через пару недель, после двух примерок платье практически готово.

Как и каждая сотворяемая вещь, оно мне уже и надоедало, и снова нравилось, и какие-то небольшие переделки присутствовали, но все, наконец, позади. Сидя в кресле с сигаретой, я разглядываю его, висящее напротив с неподшитым подолом. Заодно отражаюсь в зеркальной дверце шкафа. У нас обоих вид слегка утомленный. За две недели тесных отношений я настолько привыкла к полуразобранному платью, что уже не вижу его как цельную законченную вещь. Сейчас я знаю, что это пройдет, а раньше меня это очень пугало. Шьешь-шьешь, рукотворишь, а под конец — что-то невнятное. За окном неожиданный летний дождь заунывным шепотом бубнит нескончаемую сплетню. Он рассказывает ее уже полдня и, судя по интонациям, у него еще много чего есть порассказать. Отдыхательная сигарета закончена, я потягиваюсь, зеваю и, под звучащее из телевизора танго, подхватываю платье за талию со зверским видом латиноамериканского любовника. Платье не против, оно расслабленно виснет у меня на плече, и после двух поворотов, подгадав под заключительный аккорд, я отрываю его от себя и, схватив за плечи, театрально бросаю на белый пластик, склоняюсь… Телефонный звонок. Звонит моя сотрудница по музею Наталка — узнать, в каком месте нашего необъятного заповедника меня завтра можно будет поймать. Что-то в моем голосе ее настораживает:

— Ты что, не одна?

Я веселюсь:

— Одна вообще-то.

— Да ладно, я же слышу по голосу, у тебя там кто-то есть.

Я веселюсь еще больше:

— Да нету никого, правда!

— Ой-ой, секреты. Не буду вам мешать, удачи!

И я снова склоняюсь над платьем, воодушевленная Наталкиным напутствием.

Назавтра, прибежав из заповедника, я узнаю от мамы, что Таня приходила без меня, померила платье, оставила денежку и ушла очень довольная.

— Так платье-то она забрала? Мама смеется:

— Да она и снимать его не стала, прямо в нем и ушла! У нее еще такая сумочка с собой была, вся золоченая, и босоножки такие красивые, — тоже с тоненькими золотыми ремешками. (Разумеется!) Представляешь, тут все бабки чуть не попадали с лавочки, когда она вышла из подъезда. Теперь мы смеемся уже вместе. Прекрасно! Я радуюсь деньгам, радуюсь, что платье подошло и не будет переделок. Я очень довольна за Татьяну и веселюсь, представляя ее в царственно-роскошном, сумасшедше-алом макси-платье, да еще всю в золотых цацках, стоящую на жарком и пыльном автовокзале среди орущих бабулек с кошелками и ободранных автовокзальных алкашей.

В том году мы с Таней общались еще несколько раз. Я сшила ей пару вещей уже не столь декларативных, попроще. А где-то через год, во второй половине сентября, встретила ее на набережной, когда бежала утром в реставрационную мастерскую. Сначала я напрочь не узнала ее. Но заметила и отметила уже издалека. Завороженно глядя на приближающуюся блондинку, стриженую под мальчика, я озадачилась вопросом, можно ли делать женщине комплимент, имея в виду красоту ее лобка? И как он будет воспринят, если исходить будет тоже от женщины? Высоченные платформы, анатомически облегающие белоснежные лосины, суперкороткая кружевная белая майка, напоминающая авоську с двумя дынями, и хрустяще-блестящий черный пиджак нараспашку. Так это же Татьяна, поменявшая прическу! Я в восторге. Я в восхищении. Суперкич делает из Татьяны стопроцентного фрика. Ура ничего не боящимся женщинам! Я их люблю! Эстетское восхищение мое было столь велико, что я ничего не запомнила из нашего с ней разговора. Мне кажется, все у нее будет хорошо. Вернее, у нее и так все хорошо, просто она не всегда это понимает. Удачи!