Сама я сидеть в этом кресле очень люблю по чисто практическим причинам — разложив по окрестным диванам все свои швейные цацки, я кладу на подлокотники гладкую фанерку и, поглядывая в телевизор, могу, не вставая, переделать кучу кропотливой небыстрой работы. Удержав Татьяну от попыток оставить все сумки в коридоре на растерзание нашему любопытному коту, направляю ее в комнату, где она плюхается в кресло. Разумеется.
Окна на север — бесценное преимущество в летнюю жару. После сверкающе-звонких сорока по Цельсию на улице моя комната — как прохладная морская вода. Татьяна облегченно вздыхает и, достав из сумочки белый платочек, старательно промокает загорелое лицо, потом, скомкав платок, вытирает бритые подмышки.
— Уф, как у тебя хорошо!
— Да, летом. Зимой приходится мерзнуть. Слегка говорим о погоде. Я еще пару минут курсирую по комнате, разыскивая тетрадку, сантиметр, а, заодно, давая ей время оглядеться и немного освоиться в незнакомом месте. Мне не пятнадцать лет, и кое-каким вещам жизнь меня научила. Я, например, знаю, что на свете гораздо больше стеснительных людей, чем может показаться на первый взгляд. И большая часть их выглядит очень уверенно. Бросаю все необходимое на журнальный столик и сажусь напротив на маленький табурет. Теперь я вижу Татьяну чуть снизу, и мы разделены столом — ей не приходится думать, какую принять позу и как поставить ноги, а, глядя на меня сверху вниз, она может быть уверена, что я все внимательно выслушаю. Начинается процесс.
— Ну, что мы будем шить?
— Понимаешь, мне нужно вечернее платье, чтобы оно выглядело одновременно роскошно и элегантно.
— Для какого-то события?
— Не совсем. Татьяна секунду мнется.
— Я на лето устроилась барменшей в Коктебеле. Вообще-то, я учительница, двадцать лет в школе проработала, теперь вот дети выросли, надо на поступление им подзаработать. Ну, каждый день я его не буду надевать, платье это, — там же все время за стойкой стоять надо, но ведь место все-таки такое, люди отдыхать туда приходят, — наряжаются…
Не люблю думать за других, но сейчас, кажется, я все поняла правильно. Учителям не платят денег уже второй год. Люди, брошенные на произвол судьбы, выживают по-разному. Одни впадают просто в катастрофическую нищету, сокращают расходы почти до нуля и прозябают на подачки родственников и чуть более обеспеченных друзей. Другие делают огромные долги, в ожидании конца смутного времени, изо всех сил стараясь не думать, что будет, если оно не кончится вовсе. А третьи хватаются за любую возможность заработать, осваивая профессии, зачастую очень далекие от основной. Поэтому и я, работая по восемь часов в день в городском историческом заповеднике, объединяющем больше десятка самых разных экскурсионных объектов, каждый день, прибегая домой, отпахиваю вторую смену за живые деньги. Мне еще везет, я шью всю сознательную жизнь и считаюсь хорошим мастером, а, значит, немаленьким человеком.
Учительнице-официантке, наверное, тяжелее. Ну, нет у Тани желания быть просто обслугой на чужом празднике жизни. Что ж, она выбрала самый оптимальный вариант того, как нивелировать разницу между праздными отдыхающими и женщиной, вынужденной тяжело работать в самое роскошное время года в Крыму. Вот наденет она самое красивое платье, и все тетки с их мужиками просто умрут с открытым глазом!
Наверное, это лучше, чем хамить посетителям. Задача в общих чертах ясна, меня уже подхватило и понесло. Я вижу ее — пышногрудую хозяйку бара среди сверкания стекла и полумрака мягких диванов, улыбающуюся посетителям, подающую коктейли, нагибающуюся к стойке или поворачивающуюся к зеркальным полкам. Как слайды, в голове прощелкивают мгновенные образы Тани в таком, Тани в другом. Я за стойкой никогда не стояла и, конечно, не могу предусмотреть всего, но отбросить, логично помыслив, заведомо негодные, хотя и очень красивые варианты, — это, пожалуйста. Но Татьяна не манекен, надо поинтересоваться и ее мнением, чтобы сложить, как мозаику, общую картинку.
— Ткань у тебя уже есть?
— Нет-нет, я решила, мы сначала придумаем, потом ты скажешь мне, сколько надо и какую, вот тогда и куплю.
— Прекрасно! Какого цвета ты его видишь?
— Красного! (решительно и без колебаний). Вот и все, образ готов. Можно не метаться и не рожать 250 вариантов. Вот она передо мной. Невысокая пышка-блондинка, роскошные формы и чудный загар цвета кофе с молоком, учительница с 20-летним стажем, носящая откровенно кичевые вещи, идущие ей безоговорочно, мать-одиночка двоих детей, барменша в Коктебеле. Решительно настроена на шикарное красное платье. Да, что-то редко я шью просто вещи. Это будет платье-символ, платье-декларация. Внимание, я начинаю!
— Значит так — я придвигаю тетрадку и начинаю чуть-чуть рисовать.
— Оно будет у нас длинное, до щиколоток, полностью приталенное, облегающее бедра, но не затянутое, не «в облипку». Ткань — классический красный атлас, но стрейчевый — в нем удобно. При ходьбе вот здесь, в районе талии, он будет двигаться, переливаться. От бедер вниз просто прямое или чуть расширенное — совсем капельку.
— А может, узкое книзу?
