Красные туфельки - [65]

— Но вы же приговорили его к смертной казни? Говорили, что он преступник?

Инспектор сел, улыбка сошла с его лица, засунув руки в карманы, он посмотрел на меня:

— Мой лучший друг погиб от его рук, а ещё трое моих коллег и трое подельников из тюрьмы Тебэй. Он, мать твою, семерых убил! И ты думаешь, я его по ошибке арестовал?

— Нет, Юй Лэ сделал это, потому что не хотел умирать, он хотел жить. Он не нарушал закон, он не хотел, чтоб его казнили!

Вот ерунда, слёзы хлынули из глаз. Я поспешно покинул отделение полиции, вернулся в дом для немых, бросился на кровать и зарыдал. Спустились сумерки, а я всё продолжал ругать себя. Юй Лэ сказал правду: в тот вечер он звонил по номеру 110, чтобы заявить о преступлении, а не для того чтобы прийти с повинной. Единственное, в чём он был не прав, — зря снял деньги мне на учёбу. А может, и в этом он был прав, возможно, Линь Ша ему рассказывала, какой негодяй сын Цянь Цзиньсяна, а возможно, и сам Цянь Цзиньсян хотел, чтобы он так сделал.

Вечером я пошёл к дядюшке Хао. Закрыв дверь в кабинет, я спросил его, что в тот день говорил ему Юй Лэ, что конкретно? Он снова рассказал, как было дело, а потом спросил, что случилось.

— Юй Лэ не убивал их. Вернувшись домой, он наткнулся на два трупа.

Дядюшка Хао был всего лишь немым, но в этот момент стал похож на глухого: застыл без движения. Наклонившись, я прошептал ему прямо в ухо:

— Вы знаете, где мой отец? Я должен ему сказать.

В ту ночь я опять не мог заснуть, лёжа под ватным одеялом, всё разглядывал карту, которую нарисовал отчим — синее небо, белые облака, заснеженные вершины, луга, коровы и овцы. Потом открыл карту в мобильном телефоне и начал обдумывать маршрут. Сначала можно долететь до Пекина, затем пересесть на рейс до Урумчи, оттуда — до Кашгара, а потом на такси добраться до гор Куньлунь. Я увеличил карту — да, пожалуй, смогу найти.

И в это время на экране высветился номер — звонила Тань Синь. Было три часа утра, она спросила, не сплю ли я. Я ответил: нет, не могу уснуть из-за кое-каких проблем. Она сказала, что Цуй Ли уехал в командировку, а её с собой не взял. А потом начала болтать о том о сём, рассказала, что маленький Цзямин стал таким озорным, что с ним не справиться, и спросила, как меня воспитывали в детстве. Я ответил, что меня вырастил отчим, в любое время он мог от меня отказаться, поэтому я не мог позволить себе быть хулиганом.

— Тяжёлая у тебя судьба! — вздохнула она. — Как подумаю о тебе, сердце болит.

Никаких обид, я понял всё, что мне сказал Цуй Ли, обижаться не на что.

Внезапно она разрыдалась и долго не могла остановиться, а когда уже не осталось сил, с трудом произнесла:

— Он умер.

19

Они жили в рыбацкой деревушке в Цюнхае. Местные жители национальности ли на лодке отвезли его тело в море. Я опоздал, не успел на все церемонии, увидел её, уже когда она стала настоящей вдовой. В первый день мы не разговаривали, утром я сидел с ней под деревом во дворике, глядя, как она вяжет. После дневного сна мы с Цуй Цзямином поиграли в пляжный футбол. Ему было уже почти шесть, я всё пытался найти в нём сходство с самим собой. Он был совершенно не похож на меня, в нём время от времени проглядывали не свойственные мне и поныне интеллигентность и избалованность. Поэтому весь вечер у меня в голове вертелась странная мысль: не станет ли этот малыш геем, когда вырастет?

На следующий день рыбаки взяли нас в море, а после обеда я продолжал наблюдать за тем, как она всё так же молча вяжет. Я мог бы провести, не говоря ни слова, много времени, но не выдержал:

— Ты так похожа на мою мачеху: выйдя замуж за немого, ты, как и она, нашла бы себе занятие в удовольствие.

Она подняла голову, прикусив губу, и спросила:

— Мачеха, отчим… Давай поговорим о тебе. Расскажи о своей жизни, как если бы это был последний день.

Я начал рассказ с ребёнка, родившегося после смерти родного отца, поведал о своей матери, об отце, который чуть на ней не женился, о дедушке, об отчиме, а потом и о мачехе, а ещё о Цянь Цзиньсяне. И напоследок я сообщил ей самые свежие новости:

— Юй Лэ никого не убивал, он был законопослушным гражданином.

— А как же трое убитых им подельников?

— Юй Лэ сказал, что они были осуждены на смертную казнь, заслуживали смерти. Я думаю, он рассуждал так: я никого не убивал, поэтому должен жить, а те люди — убийцы; и хотя он сбежал с ними вместе, должен привести приговор в исполнение, должен стать судьёй палачом.

Тань Синь посмотрела на морские волны вдали, пытаясь представить, что довелось пережить Юй Лэ. Обернувшись, она сказала:

— Твой отчим — хороший человек, он человек с принципами.

— Я собираюсь на днях поехать в Синьцзян, чтобы найти его, но что я ему скажу? Что его напрасно обидели? Твой муж когда-то говорил, что он мне обязан, я тоже скажу Юй Лэ: отец, я так тебе обязан!

После дневного сна Цуй Цзямин потащил меня играть в футбол, но я отказался:

— Дядя устал, отдохну немного и пойдём.

Мальчик, нахмурившись, ответил, что я вру и совсем не устал, а просто хочу поболтать с его мамой.

— Цзямин! — прикрикнула на него Тань Синь. — Ты как разговариваешь с дядей!

Он настаивал, по-прежнему хмурясь: