Красные туфельки - [64]

— Говори. После того как я стал заниматься живописью, оценил его талант и ценность, понял, каков его вклад в искусство.

— Он сказал, что тебе не хватает только одного, самой малости, и если ты это найдёшь, то точно станешь великим мастером.

— Я тоже так думаю, но мне это не ухватить, и я даже не знаю, что это.

— Ты сейчас непривычно скромный, ты же гостиничный «мастер на все руки»!

— Как ты и сказала, я многое узнал и стал более уважительно относиться ко всему.

Она отхлебнула вина и, глядя на меня, сказала:

— Ты почти не постарел, за эти несколько лет с ним я всё думала, что я молода. Но по сравнению с тобой я постарела. Да, тридцать лет для мужчины и для женщины — это разные вещи.

— Но ты стала ещё красивее, и не забывай: ты мне ещё должна один раз в KFC!

Она засмеялась и пристыдила меня, что я ещё помню, хотя она сама уже забыла имя того пижона на мотоцикле.

— В моей жизни только двое мужчин — это вы. И так будет всегда. — Она подумала и спросила: — Я читала твоё письмо, очень испугалась. Как там твой отчим, жив ещё?

— Не хочу говорить об этом, не могу.

— Значит, ещё жив, ну и хорошо. Когда церемония закончится, не убегай сразу, хочу с тобой поговорить.

Я вернулся к своей девушке. Она здорово набралась и, обняв меня, рассказала анекдот. Дело было тоже на свадьбе, трое нищих холостяков спорили, кто лучше подарок подарил. Первый сказал: «Я подарил две тысячи!» Второй: «А я — десять тысяч!» А третий покраснел и, заикаясь, произнёс: «А я не дарил деньги, но ребёнок в животе у невесты — мой подарок!» Договорив, она подмигнула:

— Ты понял?

— Не понял, дай посмеюсь хоть сначала.

Она обхватила руками меня за шею, от неё пахло вином, но в то же время повеяло и чем-то загадочным. Она прошептала мне в ухо:

— Мне всё равно, Сюй Цзямин, но я тоже хочу от тебя ребёнка!

Я смотрел ей в глаза — какая умная девушка, ещё чуть-чуть и влюблюсь!

На закате мы пошли прогуляться по пляжу, Цуй Ли чувствовал себя неважно; сделав пару шагов, он начинал задыхаться. Потом мы уселись на берегу, он закурил, бросил и мне сигарету. Сделав затяжку, он спросил, ненавижу ли я его. Я покачал головой:

— Не ненавижу, вашей вины в этом нет.

— Есть, — раздался его голос из облака дыма. — Я — есть, я живу, и, возможно, в этом моя вина.

Я посмотрел на него. Зачем он это говорит? Зачем он это говорит сегодня? Ведь уже поздно! Я сменил тему, спросив его мнение о своих работах. Он молчал и, не выпуская сигарету изо рта, смотрел на прилив. Я вытер руки, достал зажигалку и закурил. Затем, чтобы выйти из неловкого положения, сказал:

— Не стоило и говорить о моих картинах, не буду больше к вам приставать.

— Нет своего «я», — произнёс он. — Во всех твоих картинах есть некая обида, из-за которой и печалишься и радуешься не слишком искренне.

— И что вы предлагаете?

— Представь жизнь какого-либо человека, представь этого человека, ты и есть этот человек, пиши картины за него. Каждую картину пиши от лица другого человека.

Я кивнул. Наконец я понял Тань Синь, понял, что такое благородство и счастье, о которых она говорила, понял её слова о том, что счастье — это опыт, к которому стремятся обычные люди, а благородство — это чудо, которое можно найти лишь случайно. Косые лучи заходящего солнца золотом отражались на поверхности моря, словно жизнь раньше срока перенесла нас в рай.

— Я скоро умру, проживу совсем недолго. — Он поднялся.

По-прежнему дул лёгкий бриз. Цуй Ли отряхнул с брюк песок, который вместе с его словами улетел на закат, подхваченный ветерком.

— Позаботься о них, Тань Синь уже запуталась.

18

С инспектором Ли мы встретились спустя год, его повысили до заместителя начальника полицейского участка Инчуньлу. Я вернулся в Чанчунь для оформления прописки и за новыми документами. Я сказал инспектору:

— Я женюсь! Нашёл девушку, которую искал двадцать девять лет.

От этих слов его глаза загорелись, словно он увидел мою будущую счастливую жизнь. Инспектор хлопнул рукой по столу:

— Обязательно приведи её!

— Да не стоит. Как ваш сын?

— Учится в педагогическом институте Сыпина. Сейчас дети не преуспеют, если их не пороть. Значит, надо пороть!

Я позлорадствовал, но промолчал. Когда я учился в старших классах, учителя всегда нас пугали пединститутом Сыпина — мол, будете плохо учиться, вам останется лишь поступать в сыпинский педагогический!

Он увидел у меня в руках документы, подозвал секретаршу, сказал ей несколько слов. Потом встал и пригласил меня с будущей супругой на ужин. Я ответил, что она не приехала, я не взял её в Чанчунь, он ведь в курсе, не хочу посвящать её в детали своей жизни.

— О! Ну ты посмотри: встретил тебя и обо всём забыл! Скажи ей, что всё в порядке, твой отчим не убийца.

— В смысле?

— Настоящего убийцу взяли два года назад. Угадай кто? Сын убитого! У него с отцом всегда были плохие отношения. Отсидел десять лет, а как вышел, сразу узнал, что отец получил деньги. Куда ж это годится? Он приехал в Чанчунь, убил обоих и вернулся в Сунъюань ждать наследства. Кто ж знал, что все деньги заберёт Юй Лэ? Ха-ха!

Но я не засмеялся, по телу пробежала дрожь. Проглотив подступивший к горлу ком, я спросил: