Красные туфельки - [67]

Кричать «не надо!» было бесполезно, я сел на корточки, обхватив голову; давайте вместе потянем время, я дождусь, когда вы вернётесь домой обедать. Один из конных всадников на ломаном китайском сказал, что он может отвезти меня к себе домой, чтобы я мог спокойно выбрать камни. Я рассмеялся, похоже, это единственный выход — поехать к нему и выбрать драгоценные камни. Я сел на коня, а он крикнул что-то остальным и взял коня под уздцы. Ещё более древние старики спешили издалека. Эй вы! Разве не надо пасти овец?!

Я попросил его вести коня помедленнее и спросил, не знает ли он немого китайца. Парень не понял, что такое немой. Я рукой показал на рот и изобразил в лицах. Он кивнул, что понял, затем указал на толпу стариков, предлагающих камни. Я прищурился и пригляделся к ним, вот ведь как, Юй Лэ тоже занимался этим.

За шесть лет он стал настоящим киргизом, киргизским немым. Отчим рассказал мне, что камни были подделками, изготовленными в Китае и привезёнными неким начальником. Их раздавали всем, расчёт вёлся помесячно, камни нужно было продавать проезжавшим мимо китайцам. Я смеялся, грызя ногти, какое-то время и он веселился вместе со мной.

На обед отчим позвал гостей на жареного барана, он пригласил хороших друзей, пришёл и тот мужчина средних лет, имя которого состояло из десяти с лишним иероглифов. За несколько лет он научился понимать жесты отчима, а потом переводил их остальным. Киргизы вина пьют мало, наевшись один за другим откланиваются, даже не допив стакан. Ощущение такое, что все разошлись в самый разгар веселья, — внезапно мы с отчимом остались вдвоём.

После обеда отчим повёл меня в уютное местечко с подветренной стороны горы, откуда было прекрасно видно пики гор Байшашань. Он закурил трубку и рассказал, что когда ему нечего делать, он сидит тут — здесь так красиво! Я кивнул, несколько лет назад я любил одну девушку, которая постоянно говорила что красота — субъективное ощущение, например, тигр красив, но если встретишь его в лесу, он уже не покажется красивым. Отчим засмеялся, добавил табака в трубку.

А ещё она говорила, что благородная красота может тронуть тебя, потому что ты увидишь в ней те качества, которыми хочешь обладать. Мудрёная философская идея, кажется, запала в душу отчиму. Юй Лэ сделал две затяжки, глядя на заснеженные пики гор Байшашань: воз можно, эта чистота и была тем, к чему он изо всех сил стремился. Докурив трубку, он на языке жестов спросил меня:

— Кто убил Линь Ша?

— Откуда ты знаешь? А я-то сижу и думаю, когда тебе рассказать.

— Если бы ты меня ненавидел, не приехал бы. А раз приехал, значит, нашли убийцу Линь Ша.

Я не стал отрицать: знаю, что глубоко ранил его. Я взял у него из рук трубку, набил табаком и закурил. Байшашань вся состояла из кварцевого песка со дна реки, когда налетал ветерок, можно было видеть, как перемещаются большие его массы. Снег лежал на вершинах круглый год, иногда он таял, а затем снова шёл, и его было так много! Я достал из рюкзака доску для рисования:

— Я должен нарисовать это — такая чистая красота.

Для Юй Лэ было неожиданностью, что я стал художником, склонив голову, он смотрел, как я раскладываю кисти. Затем он поднялся, встал у меня за спиной так, чтобы тень от рук падала на бумагу, и на языке жестов сказал:

— Я скучал по тебе, все эти годы я каждый день после полудня приходил сюда и думал о тебе, я спрашивал себя: поймают ли они на стоящего убийцу, смогу ли я живым увидеть сына, дождаться того дня, когда он простит меня?

Я отложил кисть, повернулся и посмотрел на него. Правой рукой дважды потрогал подбородок:

— Спокойно живи тут, я ещё приеду. Я собираюсь жениться. Моя фамилия Сюй, но сыну я дам фамилию Юй.

Он сдержался и не заплакал, лишь заморгал, стоя против ветра, а показал руками:

— Я давно всё продумал. Если бы я дождался такого дня, то вместе с тобой вернулся бы в Чанчунь. Когда меня арестовали, я был невиновен, я не мог смириться с тем, что меня расстреляют. Но во время побега я совершил тяжкое преступление, они должны меня расстрелять. Я собираюсь прийти с повинной.

Я сглотнул слюну, глаза расширились, я изо всех сил смотрел вдаль. Облака над Памирским плато были особенно низкими, я видел, как одно облако на горизонте плыло, плыло, а потом зацепилось за вершину и попыталось вырваться. Не вышло, тогда оно охватило пик и пролилось моросящим дождиком. Зимой снежный покров размывался дождём, смешавшись с кварцем и прорвавшись сквозь облака, белый поток устремлялся к подножию. Если посмотреть далеко вдаль, это было похоже на ту непорочную белизну, к которой всегда стремишься в глубине души.

21

Отчим предложил вернуться на мотоциклах. Прибыл он сюда в спешке и растерянности, поэтому хотел ещё раз увидеть пустыню Такла-Макан. Днём мы ехали на мотоциклах, вечером разбивали лагерь и на шестой день оказались в пустыне. Две перпендикулярные шоссейные дороги пересекали Такла-Макан, каждые три километра попадались станции водоснабжения для полива растущего по обеим сторонам дороги тамариска. Вечером мы решили переночевать возле одной из таких станций. Дорожный рабочий по фамилии Ли вышел поприветствовать нас. Он с супругой жил здесь уже почти десять лет, надеялся проработать ещё десять с лишним лет и умереть здесь.