Красные плащи - [12]

— Представляю, благородный Поликрат, какую цену ты заплатил за своего повара. Я уверен, в Спарте второго такого не найти. — Эвтидем вытер жирные губы тыльной стороной ладони.

— Вовсе нет. Всего лишь жизнь его прежнего владельца, богатого фиванского бездельника. Негодяй путался с демократами, и достойные граждане, — улыбка шевельнула олимпийскую бороду, — сторонники олигархии, указали на него сразу же, едва мы встали в Кадмее. Правда, почти всё богатство этого болтуна прибрал к рукам Лисанорид.

Один из трёх гармостов, и наиболее влиятельный из них? Говорили, он был очень богат. Что, впрочем, не спасло его от суда и изгнания за позорную сдачу крепости. Пусть даже и не он был главным виновником потери Фив, а его казнённые товарищи.

— Ты думаешь? Все трое несчастных виновны в том, что прозевали дерзкую выходку демократов. Но — об этом мало кто знал — именно Лисанорид убедил остальных уступить фиванскому сброду. А ведь мы могли бы их разбить...

— Так почему же вы ушли без боя? — Эвтидем вытянулся к ложу хозяина, будто почуявшая дичь охотничья собака.

— Ты уже догадался сам, Эвтидем. И в живых он остался, отделавшись изгнанием, по гой же причине...

— Золото? Ты говоришь, фиванцы купили спартанского военачальника?

— А подсудимый купил жизнь. Угощайся, этот сыр превосходен. И так подчёркивает вкус вина.

С растерянным видом эфор отправил кусочек в рот и некоторое время жевал; затем отхлебнул из кубка.

— Ты это знал?

— Я знал Лисанорида. Знал и тех, кто его судил. Сейчас никого из них уже нет в живых.

— Говорят, — добавил после небольшой паузы Поликрат, — бывший гармост благоденствует ныне в прекрасном поместье где-то на берегах Нила. Богатство спасло ему жизнь. Скорее всего, Лисанорид с радостью отправился в изгнание туда, где роскошь не зазорна.

Глаз олимпийца, неожиданно прищурившись, глянул на эфора коротко и остро. Эвтидем несколько мгновений что-то соображал.

— Мудрый Ликург, — наконец произнёс он, — оградил нас своими законами от роскоши, чтобы не ослабли тела и дух спартиатов. Но это, конечно, относится к тем, кто должен идти в бой и крепкой рукой заставлять илотов обрабатывать клеры. А почтенные архонты и другие лучшие граждане должны быть награждены за тяжёлый труд на благо отечества! — завершил эфор так, словно выступал перед народным собранием.

— Между тем есть крикуны, всегда готовые усмотреть в этом нарушение заветов предков.

— И кто же это?

— Пентеконтер Эгерсид, сын Демофила. Он осмеливается открыто говорить, что такие, как я, подтачивают могущество Спарты, заявляет о необходимости увеличения литургии[57] для состоятельных граждан — как будто не из моих мастерских вышла добрая половина лаконских клинков!

Эвтидем не стал скрывать своих чувств:

— Это не всё, мой благородный друг. Мне известно, гордец хочет прекратить криптии — мол, илоты помогали нам в последней войне, — а периэков уравнять в правах со спартиатами.

— А это уже преступные слова! Вот кто подрывает устои Спарты! — Пока только слова. А жаль! Иначе мы бы уже осудили и казнили его.

— Ты должен вынести обвинение Эгерсиду уже сейчас!

— Хочу. Но пентеконтер слишком популярен, особенно среди молодёжи.

— Он такой же смутьян, как его дед и отец!

— Недавно я видел этого возмутителя умов. Когда проверял войска, предназначенные для отправки на север к Клеомброту. Вот и наш пентеконтер со своим пентекостисом промарширует туда же.

— Вот-вот, отправится к своему покровителю. За что его любит царь?

— Не могу понять. — Эвтидем вытянулся на спине, заложив руки за голову. — Выяснить бы, есть ли у него долги...

— Уже выяснил. Нет. Пока.

— Вот если бы он стал гипомейоном[58]... Для него это — хуже казни. Ты бы смог так сделать, Поликрат?

— С твоей помощью. Должно быть, пора объявлять войну илотам, священную и тайную, не так ли, эфор?

— Пусть шагает пентеконтер к Коринфу, — вещал в потолок сотрапезник. — А вернётся — не сможет даже взнос в сесситию сделать со своего пустого клера! Правда, ему поможет Клеомброт.

— Придумаем, как удержать на это время царя подальше от Спарты.

Вновь заработали мощные челюсти, лилось вино в могучие глотки, способные рёвом перекрыть шум урагана. Эвтидем догадывался, что судьба своевольного Эгерсида — ещё не всё, ради чего влиятельный архонт пригласил его и устроил такое угощение. A-а, вот оно!

— Ты ведь знаешь, дорогой друг, я всегда добросовестно исполнял литургии. В минувшем году на мои средства построена и оснащена быстроходная триера! Буду делать всё, что от меня зависит, и впредь. Но дела идут всё хуже. Здесь, — Поликрат неопределённо мотнул головой, — за труд моих рабов предлагают только железные прутья. Над этой «монетой» давно смеются во всей Элладе.

— Но есть специальное постановление Герусии. Тебе разрешено торговать — не оружием, конечно, — с другими городами.

— Много ли получишь за медный таз для омовения ног или какой-нибудь треножник? Выручка не окупит даже пищу, что съели изготовившие их рабы. А доставка готовых изделий? А во что обходится содержание моих людей в чужом городе, пока они распродадут весь товар? Уж лучше отдать его за бесценок перекупщику — тоже прямой убыток, зато хлопот меньше, — печальным голосом объяснял Поликрат начинающему скучать гостю трудности на пути ремесла и торговли. — Видно, суждено мне распродать рабов и закрыть мастерские, жить доходами моего клера... Только тогда уже не смогу я построить для родного города быстрый корабль, не снаряжу его воинов угодным Нике оружием!