Красные орлы - [5]
— Я, я!
Рассказали друг другу.
Остроглазова сильно ранили только. Поляки, наверное, думали, что покончили с ним, и оставили в покое. Очнулся он, стал кричать; услыхали, подобрали и отправили в госпиталь.
— Счастье мое, Мишка, что капитана с его людьми не было, — добили бы. Эх, посмотрел бы на его рожу, когда ты улетал! Смех один!
Скука, тоска!.. День за днем… Колючка, известка…
Стали паны на работы отправлять: что, мол, задаром, хотя и плохо, а все же кормить.
Ребята так и рвались на работу: хотя людей свободных увидишь, да этой колючки не будет.
Наши летуны в одну из рабочих дружин угодили.
На воле газеты появились, завязали сношения с крестьянами. Те хорошо относились: хотя и пленные большевики, а тоже ведь люди.
Лучше жить стали, вольготней. А тут еще вести с фронта: поляки отступать начали. Поговаривают: паны монатки в охапку и удирают, эвакуируются всюду. Ну, а раз бегут паны — дела их не хвали. Военнопленные повеселели.
Как-то прибегает Остроглазов, такой веселый, и кричит Хватову:
— Миша! Авиационный отряд прибыл. Здесь стоять будет!
— Тише ты! Чего обрадовался?
— Эх, хорошо бы на их-то самолете да домой удрать, Миша! Вот взвыли бы поляки!
— Ишь, что задумал! — У самого глаза блестят, шепчет: — «Ладно, молчок. Покумекаем».
Смелые мысли часто не давали спать нашим летунам: все думали, как бы удрать из плена, совещались, как выполнить побег. Да все ерунда выходила.
— Нам бы только на аэродром попасть. А там увидим.
— А как попадешь-то?..
— Как? Вот в этом-то и вопрос.
— Сбежим ночью…
— Чтобы тебя, как куропатку, пристрелили, что ли? Иль этого захотел?
Но повезло нашим летунам: как-то понадобились рабочие на аэродром — мусор убирать. А кому охота: мусор не слопаешь, все больше на «хлебные» работы метили; ну, другое дело — продовольствие выгружать, а тут охотников мало — так и отправились наши летуны на аэродром.
Сколько радости и вместе с тем бессильной злобы возникло у них, как только увидели они самолеты.
— Ну, Мишка, будь мы не мы, если не удерем теперь!
— Есть такое дело, попытаемся.
Ежедневно ходят на уборку, узнают порядки, присматриваются. Действуют осторожно: надо и вида не показать, что их интересуют самолеты.
Приметили: часто готовые к полету самолеты остаются одни на поле; кругом войска свои — чего же бояться?
Разве придет полякам мысль на ум, что какие-то два оборвыша, военнопленных красноармейца, — летчики? Грязные, бледные, обросшие, — они и отдаленного-то сходства с летчиками не имеют.
Но наши оборвыши не дремлют, ждут только случая.
А вести с фронта все тревожнее и тревожнее для поляков: верст сто до места боев осталось отсюда.
— Пора действовать. Ну-ка передвинут вглубь? Тогда ведь прощай надежды! Так ведь, Глазок?
— Так, Миша, нужно действовать и действовать быстрей. Иначе мы останемся на бобах. Другого такого случая не жди.
— Правильно. Действуем решительно. Завтра или никогда!
Утром на следующий день поляки разведку, очевидно, задумали: снарядили самолет, баки бензином наполнили до отказа и мотор испробовали. Вот сейчас лететь! Хватов и Остроглазов рядом копаются: убирают. Летчики пошли получить приказания и захватили механиков с собой — дорога дальняя, ведь надо и выпить для храбрости.
Перед уходом ясновельможный пан летчик вздумал пошутить:
— А что, большевики, садись, утекай до дому! Скоро на штуке этой у своих будете, — и сам залился смехом.
Да как же не смеяться при виде этих оборвышей, на вид таких сиволапых, простодушных?
— Что вы, что вы, пан! Где уж нам? Мы подойти-то боимся, а то лететь! Ишь, она как гудит! Точно живая, трясется.
— А ты не бойся, попробуй.
— Подожди, попробуем, — пробурчал Хватов.
— Ты что там бубнишь?
— Да я пан, так… испугался…
Смеясь, ушли поляки, а часового на всякий случай поставили.
Неровен час, вдруг самолет большевики испортят?
Стоит часовой, винтовку держит.
Хватов и Остроглазов видят — часовой помеха, убрать его нужно. Но сами и вида не подают: знай с мусором копаются. Часовой загляделся: вдали крестьянка прошла; задумался, — видно, дом вспомнил, жену.
— Миша, хоть и жаль парня, а действуй: я спереди подойду, ты хватай сзади. Пора!
Остроглазов у часового — заговорил с ним.
Хватов тихо сзади крадется — миг — и уже душит часового. Остроглазов помог. Хрипенье — и все кончено. Близко нет никого.
Сейчас или никогда!
Как кошка, Хватов в самолет забрался, быстро приспособился к новой машине.
— Миша! Контакт!
— Есть контакт! — Мотор включен, газ дан, тишина.
— Миша! Скорей! Что там еще?
— Дьяволы! Наверное, провода где-то разъединили.
— Давай еще раз! Контакт!
— Есть! — Опять никакого результата.
Поляки там вдали к самолету идут, покачиваются навеселе.
— Мишка! Скорей! Поляки! Пропадем мы!
— Давай!
— Наконец-то! — Мотор заработал.
Раз — Остроглазов в самолете, два — самолет по полю покатился, три — в воздухе!
— Ура! Летим! Что, паны, взяли?
Ветер бьет в лицо, опять родная стихия.
Вперед! Вперед! Выше! Скорей!
Остроглазов смотрит — зашевелился людской муравейник, куда-то бегут. Вот и белые дымочки — винтовки стреляют. Не страшны они — из них и в спокойной-то обстановке трудно в самолет попасть, а в суматохе и подавно.
