Красные орлы - [3]
— Ишь, дьяволы, сколько новых понаделали! Только и штаб о них знать будет. — Нажим спуска фотографического аппарата, еще и еще.
Снимки сделаны.
— Ну, Миша, в штабе будут довольны.
По этим снимкам будет сделан план окопов, батарей; по плану можно заключить, где слабые стороны противника.
Работа началась. Самолет летит дальше.
Тонкие блестящие червяки — самолет над железной дорогой. Пока пусто на ней, не видно вагонов, но дальше будут они, и по их количеству Остроглазов заключит, что делает неприятель. Много вагонов, большое движение — неприятель готовит наступление. А, зная намерения неприятеля, можно их предупредить.
Внизу станция. Много составов стоит на железнодорожных путях. Несколько дымков вьется над вагонами — стоят под парами паровозы. Жизнь на станции кипит.
Внимание Остроглазова привлекает стоящий отдельно в стороне маленький составчик. Какой-то особенный: паровоз посредине.
— Миша, броневой, кажись!
Хватов снижается. Теперь сомнений нет — броневой поезд поляков.
— А ну-ка, Миша, давай попотчуем друзей. Давай ниже, лети над броневиком!
— Есть! Кидай лучше только.
— Готово.
Освобожденная от предохранителя бомба летит за борт самолета. Проходит несколько долгих для летчиков секунд. Самолет поворачивает.
Разорвется?
Вдруг огромный столб черного дыма; жадными глазами за борт — что-то она там, внизу, на земле натворила?
— Неудача, Миша! Даешь на броневой!
— Есть!
Снова самолет над броневым поездом, снова летит бомба за борт. Еще и еще.
— Ага, наконец-то. Вперед, Миша, — дело сделано!
— Молодец! Держим путь дальше.
Внизу остался догорать разрушенный броневик, вагоны. Путь исковеркан — работы хватит надолго…
Далеко уже забрался наш самолет в тыл неприятеля. Удачная бомбардировка подняла настроение. Весело было лететь с сознанием того, что неприятелю нанесен такой ущерб. Внизу все спокойно как будто — больших передвижений не видно.
— А не пора ли домой? А? — спрашивает Хватов.
— Пролетим еще немного вперед. Что-то уж больно спокойно. Не верится мне. Ведь в штабе не напрасно же говорили. Заглянем поглубже в тыл.
— Ну, ладно! Кроем!
Между тем опять облака — густой сыроватый туман.
— Бери высоту.
— Опасно. Компас что-то врет. Заплутаемся. В баках у нас ведь кот наплакал. Уж полтора часа полета.
— Еще полчаса — и назад. Сейчас ветер в лоб, — обратно скорей доберемся.
Опять просветы — видна земля, то-и-дело на мгновение показывающаяся под самолетом.
Ниже.
— Мишка, смотри: паны наступление надумали. — Опытный глаз Остроглазова видит в этих черных массах, появившихся вдруг на земле на шоссе, полки пехоты, кавалерии, батареи.
Работает фото, не отстает и карандаш.
— Айда обратно!
— Есть!
Поворот — и самолет летит обратно.
Теперь только бы не нарваться на самолеты противника или зенитку. А тут еще погода разгуливается, того и гляди — паны вынырнут.
— Нажимай, Миша, нажимай!
— Жму, друг.
Полный газ. Ведь нужно важное известие принести во-время — иначе плохо.
— Мишка, шрапнель! Паны кроют. Держись!
Зенитная батарея противника берет в «оборот» красный самолет. Но тщетно.
Привычный к таким приключениям Хватов легко уходит из обстрела.
Но тут оправдалась старая пословица: «Одна беда не бывает, а пришла беда — растворяй ворота». Не успели уйти от выстрелов, мотор начал капризничать, давать пробои.
— Миша, в чем дело? Бензин весь?
— Нет, бензин-то есть. Мотор дурит.
Перебои чаще. Вот-вот станет мотор.
Красным летунам не по себе: не то что струхнули, а жаль того, что результаты разведки не приведут ни к чему, — самолет сядет на занятой неприятелем местности, и им, пожалуй, в лапы панов придется попасть. Перспектива не из приятных.
Тах-тах… — мотор стал.
Медленно, большими кругами спускается самолет, коснулся колесами земли, стоит…
Не теряя времени, выскакивают летчики из самолета. Самолет остановился около опушки леса. Впереди поле.
Быстро, но без испуганной суетливости докопался Хватов до причины остановки мотора.
— Ерунда! Десять минут — и все будет готово.
— Что там?
— Провода от магнето…
— Мишка! Что это? Поляки…
— Где?
— Вон — по полю, вдали поля скачет толпа всадников.
— Живо, развертывай самолет!
— Есть.
— Слушай, — говорит Остроглазов, — все равно вдвоем не утечь. Я останусь. Живо за работу. Я задержу поляков.
— Постой, я не…
— Некогда тут. Скорее. Бумаги в самолете. Прощай!
И он твердо пошел навстречу врагу.
Остроглазов хорошо знал польский язык; к тому же рабочий костюм летчика везде одинаков, и он надеялся задержать врага на несколько минут, чтобы дать возможность удрать Хватову.
«Звезды красные… звезды… Что скажут?..»
Всадники почти рядом.
— Руби его! — кричит офицер. — Попались, большевистские собаки!
— Стойте! Вы за свои слова ответите! Какой я большевик? Я тоже польский офицер, — начинает врать Остроглазов.
— Польский офицер! Ха-ха-ха! Поляк — вы? А красные звезды, пся крев, на аэроплане для чего?
— Хватай его! Врет он!
Остроглазов призывает на помощь все свое хладнокровие и спокойно говорит:
— Успеете. Что же вы думаете, мы, поляки, не умеем надувать, что ли, москалей! Ха-ха-ха, пане капитан! Подумайте только, какую штуку мы выкинули: взяли перекрасили аэроплан, чтобы лучше разглядеть, что красные лойдаки делают.
