Красные меченосцы - [15]
Ребята уже не огорчались, если рыба срывалась.
— Плыви, плыви! — кричал ей вслед Борис.
— Ныряй, ныряй, других присылай! — пел Мишка.
Казалось, они забыли про всё на свете и даже про школу.
Но про школу забыл только Мишка, а Борис вдруг отложил в сторону удочку, вытер руки и достал часы.
— Ещё десять минут — и будем шабашить, — сказал он, вздохнув.
— Почему шабашить? — сразу не понял Мишка.
— Как это — почему? Потому что сейчас без десяти час.
Мишка сразу перестал петь, всю весёлость с него как ветром сдуло. Десять минут просидели они молча. А рыбы с каждой минутой подходило всё больше и больше. Она не давала наживке опускаться на дно, хватала, как говорят рыболовы, «на лету». Уже не по одной кефали засекалось — по две, а то и на все три крючка.
Десять минут прошли быстро.
— У тебя, наверно, часы спешат, — буркнул Мишка.
— Что? Спешат? А ты забыл, что мой папа часовой мастер! Да если ты хочешь знать, это лучшие часы во всём Севастополе. Ясно? Пошли! — решительно скомандовал Борис и встал.
— Давай половим ещё минут десять, — начал просить Мишка.
— Ещё десять, потом ещё десять… Знаю я тебя.
— Давай десять — и пойдём.
— Ладно, — согласился Борис: ему тоже не очень-то хотелось уходить.
Вода буквально кипела от рыбы. Кефаль совершенно не боялась ребят, ходила у камня по дну и поверху, бросалась не только к наживке, а даже к поплавку. Мишка чуть не плакал от досады.
— Это в году один раз бывает. Знаешь, сколько можно поймать? Сто пудов.
— Сто не сто, а пуда три можно поймать, если посидеть до вечера.
— Три? Десять можно поймать! — не унимался Мишка. — Ты смотри, что хватает! Голый крючок хватает! А какая рыба, вся черноспинка, морская. Один жир. Такую и коптить и вялить можно… Давай останемся, — вдруг вырвалось у него.
Борис только что поймал сразу три рыбины и собирался забросить удочку снова. Услышав, что предлагал Мишка, он молча стал накручивать леску на удилище.
— Подумаешь, что тут такого — пропустить один день. Что тебя, из школы выгонят, что ли? Скажем, что заболели… — торопливо уговаривал Мишка.
— Ты соображаешь, что говоришь? А раньше я когда-нибудь врал? — тихо спросил Борис.
— Так это когда! А сейчас? Ты посмотри, что делается.
— Что бы ни делалось, я в школу пойду. Ясно? И если ты сейчас же не смотаешь удочки и тоже не пойдёшь…
— …так ты побежишь в школу и скажешь про меня?
Борис выхватил из воды садок. Рыба затрепетала в сетке живым серебром.
— Никуда я не пойду, ты это отлично знаешь, — сказал он.
— Можешь и в учительскую сходить. Не страшно! — крикнул Мишка. — А ещё другом называется…
Борис остановился:
— Эх ты, слабосильная команда!.. Не можешь сам с собой сладить…
Больше Борис не сказал ни слова. Он даже губы сжал поплотнее. Перепрыгивая с камня на камень, он пошёл вдоль берега, не оглядываясь на Мишку.
Мишка нарочно громко запел:
— «Будет рыбка жареная, будет рыбка пареная…».
Но весёлой песни у него не получилось. И две крупные кефали, чуть не сломавшие удочку, не доставили ему удовольствия.
«Ох и трус же этот Борька! Побоялся, что дома нагоняй будет», — подумал Мишка и тут же сам не поверил, что это так. Уж очень он хорошо знал Бориса.
Бросив рыбу в садок, Мишка скосил глаза и посмотрел, далеко ли ушёл Борис. Тот уже прошёл половину дороги. Мишка не торопясь наживил крючки, забросил и сразу же засек три кефали. Швырнул их в садок и опять посмотрел в сторону Бориса. Борис был у самого поворота. Он шёл, не оборачиваясь, не замедляя и не ускоряя шага. Ещё немного, и он скрылся бы за скалой.
Мишка вскочил и крикнул:
— Борька! Подожди…
Борис обернулся, и до Мишки долетело:
— Ладно. Только скорее…
Золотой якорь
Наконец-то! Вот она, долгожданная чёрная, с узкими белыми кантами, с блестящим козырьком морская фуражка-капитанка! У Саньки даже дыхание перехватило, когда мастер каким-то особым приёмом надел новенькую, с иголочки, морскую фуражку ему на голову.
— Как сшито? — спросил мастер, любуясь своей работой.
— Отлично сшито, — похвалил отец. — Боюсь только, что через неделю вы её не узнаете…
Санька растерялся. Его новенькая морская фуражка станет через неделю неузнаваемой? Да отец просто не знает, что такое морская фуражка! Ведь это…
— Папа, что ты говоришь! Да она у меня сто лет будет как новенькая. Да я её знаешь как буду беречь!..
Что-то не верится, — усмехнулся отец. — Почему же ты кепку не берёг?
— Папа, да ведь то кепка! Простая кепка. А это морская фуражка. А морская фуражка — символ…
— Символ? — спросил отец, переглядываясь с мастером. — А символ чего?
Санька растерялся:
— Как — чего? Ну, просто символ, вот и всё!..
— Нет, не всё. Слыхал ты, брат, звон, да не знаешь, где он.
— Все ребята говорят, что морская фуражка — символ. Вон Костик Чулындин хвастает: «Глядите, какая у меня символическая фуражечка!» А моя будет ещё символичней…
Он сдвинул фуражку чуть-чуть на правый бок и взглянул в зеркало. Фуражка сидела лихо. Жаль только, что чуба у Саньки не было.
— Болтаешь, а сам не знаешь, что болтаешь! — сказал отец. — Морская форма — символ чести, доблести, мужества и преданности родине. Понял?
— Понял, — сказал Санька.
Но отец усомнился в том, что его слова дошли до сознания сына.
