Красное зарево над Кладно - [84]

— Помнишь, Тоничек, как доктор Соукуп, победив на выборах 2 апреля 1913 года, обнимал тебя в Рабочем доме? Как он благодарил нас и обещал, что до самой смерти не забудет этого кладненцам, что никогда не предаст красное знамя революции. Я верю доктору Соукупу, товарищи. Больно мне становится, когда я где-нибудь слышу что-либо против него или читаю в «Свободе» обидные для него намеки. Ты тоже иногда поддеваешь его, Тоничек. Это вам не надо бы делать. Тусар, Мейснер, Бехине — те совсем другое. Они не наши люди. Они никогда не сближались с рабочими. Всегда были ближе к буржуазии, чем к рабочим. Я знаю, что они оппортунисты. Но доктор Соукуп — совсем другое. Его не трогайте, товарищи. За ним идут все шахтеры. Он уже был наш, когда впервые в 1897 году, сам еще молодой парень, выступал в кладненском Доме соколов. В то время нас травила буржуазия в связи с декларацией о государственно-правовом вопросе в венском имперском совете. Нашим депутатом был покойный Пепик Стейнер. Буржуи и тогда грозили, что, мол, Стейнер не имеет права ехать в Кладно и не будет выступать в Доме соколов. Как теперь они травят большевиков, так в то время травили социал-демократов. Но Стейнер пришел в Дом соколов и выступил.

— Твой отец, старый Будечский и доктор Соукуп тоже выступали там. Доктор был еще молодым студентом. Уже тогда он мне нравился. Он наш и не изменит нам. Надо было вам видеть, как радовались на шахтах после выборов в сенат, когда был избран доктор Соукуп. Я верю ему так же, как верю в свою партию и социализм, — воспламеняется жегровицкий Клейн.

— Клейн прав, товарищи, — поддерживает его Лойза Саска. — На шахтах говорят, будто вы хотите расколоть партию. Хотите перестать быть социал-демократами и стать только коммунистами. Я бы вас предостерег от этого, товарищи. Вы знаете, что я тоже левый, я не согласен с коалиционной политикой. Но для меня священно единство партии, той партии, товарищи, которую мы строили десятилетиями.

— А кто говорит о расколе партии, Лойза? — спрашивает Тонда.

— Ну, вот был у нас в последний раз Карел Киндл, — отвечает Лойза.

— И Карел говорил у вас на собрании о расколе партии? — удивляется Тонда.

— Нет, — отвечает Лойза, — только после собрания, когда мы вместе сидели за столом, он говорил, что опасается, как бы дело не дошло до этого. Он говорил, что Муна и некоторые чешские большевики, прибывшие из России, хотели, чтобы все левые вышли из нашей партии и основали самостоятельную коммунистическую партию. Они и впредь, говорит, будут этого добиваться.

— Ну, вот видишь, каков твой Карел, а ты ему всегда веришь и не позволяешь на него нападать, — обращается Ванек к Тонде. — Я его знаю лучше, чем ты, у него нет настоящей воли. Вот послушайте-ка, товарищи, это смешно, вы даже не поверите: Карелом командует его теща. Дайте я расскажу. Сразу же, как Карел у нее поселился, она его себе подчинила, женила на своей дочери. Сами понимаете, что это за брак. На тебя, Тонда, старуха особенно зла за то, что ты хотел этому помешать. Никогда она тебе не простит, что ты послал тогда Карела редактором газеты «Походень» в Горжице.

— Знаю, я ведь из-за этого выдержал целый бой. Старая Соукупиха прослышала, что у Карела там серьезное знакомство. Тут же собралась, поехала в Горжице и моментально увезла Карела в Кладно. Мне за это попало от горжичан, и в партии тоже были неприятности. Старуха взяла к себе на воспитание внебрачного сынишку Карела, а его самого женила на своей дочери. Я до сих пор не понимаю, что за счастье она тут нашла, — рассуждает Тонда.

— Не понимаешь, что за счастье? — удивляется Ванек. — Разве ты не знаешь Соукупов, жену и мужа?

— Ну, Соукуп все-таки порядочный человек, — возражает Тонда. — Не пьет и в карты не играет, никогда не бегал за девчонками. Что заработает, всегда отдаст жене. Правда, он не понимает значения профсоюза, позволяет хозяевам ездить на себе.

— Ты говоришь, он порядочный? Может быть, и порядочный, да, как говорится, никчемный человек. Работает как вол, с утра до ночи, а в ночных сменах — с вечера до зари. Придет домой, бросится на постель и спит. Разумного слова ни с кем не промолвит. За всю свою жизнь с женой никуда не сходил. Знает только свой завод и домну. На заводе изнурительная работа, а дома спячка. Принесет домой получку, отдаст жене и опять ни о чем не думает. Ну, разве это жизнь? — рассердился Ванек. — Ведь жена Соукупа любила жизнь. Она не глупа, наоборот, баба хитрая и понятливая. Но что она видела в жизни, я тебя спрашиваю? Что она знала? Я тебе скажу это, Тонда. Здесь особенно ясно чувствуется, к чему приводит неравноправие женщин. Если мы, мужчины, рабы на шахтах и заводах, то женщина — рабыня вдвойне. Она рабыня и на своей работе и у себя дома. Если она недостаточно развита, она и не бунтует, может быть, даже не понимает этого. Несет свой тяжкий крест, как что-то само собой разумеющееся, что невозможно изменить. Но как только она немного вырастает, начинает думать и соображать, что к чему, то сразу восстает против всего этого. Восстают жены Мудры, Шадека, Соукупа и многие другие, каждая по-своему. Может быть, иногда они поступают неправильно. Буржуазные моралисты и педантичные нравоучители, может быть, скажут, что их надо осудить. Но это неважно. Факт остается фактом, они восстают. Вот так же восстает и жена Соукупа. У нее единственная дочь, на ней сосредоточен весь интерес ее жизни, вся сила протеста. Дочь должна жить иначе, чем жила я, — так она думает. Но чтобы по-другому жить, у нее должен быть другой муж. И она не видит иного пути к лучшей жизни для своей дочери. Поэтому она ищет для нее такого мужа, который создал бы ей другую жизнь, чем та, какую провела она сама со своим старым ворчуном Соукупом. И вот она нашла Карела. Добилась, что Карел женился на ее Руже. Чтобы добиться этого, она, наверно, перешагнула бы и через трупы, хотя в душе добрая и веселая женщина. А теперь у нее другая дума. Она уверена, что Карел должен стать паном, для того чтобы была счастлива ее дочь. Тут опять-таки важно, кто, по ее мнению, настоящий пан. Конечно, не тот, кто занят физическим трудом. Карел слабохарактерный человек. Он не может постоять за себя. Не умеет ни протестовать, ни следовать своим убеждениям. Если бы он был на это способен, небось, не женился бы по воле своей квартирохозяйки. И в политическом отношении с ним дело обстоит точно так же. У него пассивный характер. Вы, наверно, посмеетесь, но я вас уверяю, что и здесь им управляет теща. В Кладно — большинство левых. Старая Соукупиха это понимает. У нее врожденный инстинкт политического деятеля. Поэтому и Карел должен быть левым, все равно, хочет он этого или нет. Карел должен быть левым, чтобы мог стать паном. Не смейтесь, это политика старой Соукупихи, товарищи. Для нее дело не в деньгах, а в титуле. И нынче Карел имеет этот титул. Он стал городским старостой. Ну, признайся же, — обращается Ванек к Тонде. — Почему Карел после общинных выборов стал городским старостой? Разве этого хотели наши товарищи? Обрадовало их это или они разозлились? Разозлились, Тоничек. Разозлились на тебя.