Красное зарево над Кладно - [72]

Господин управляющий и правительственный уполномоченный неумержицкого государственного имения и в самом деле не стал разговаривать с профсоюзными представителями. Когда они пришли, он отказался их принять и передал через приказчика, что не признает никаких профсоюзов. Вдова Минаржик уволена и должна выселиться.

В Неумержице состоялось собрание местной группы союза сельскохозяйственных рабочих. Рабочие-батраки приняли решение объявить забастовку. Уполномоченный Минаржик, шурин вдовы Минаржик, утром сразу же отправился в Кладно сообщить секретариату о случившемся.

Вот он сидит в секретариате и выкладывает свое дело.

— Хорошо, хорошо, Минаржик. Мы покажем господину управляющему, что в этом деле не ему будет принадлежать последнее слово, — уверяют его товарищи из секретариата.

— Посоветуйте, товарищи, что делать! Управляющий не хочет нас принять, не признает ни профсоюза, ни уполномоченных. Вы должны нам как-нибудь помочь. Мы сами ничего не можем с ним поделать, это разбойник, — убеждает присутствующих Минаржик.

— Иди спокойно домой, товарищ. Завтра устройте у себя собрание. Позовите и уполномоченных из окрестных усадеб: из Слатиной, Зволеневеси, Колеча и других. А мы тоже пошлем на собрание своего представителя. Подготовься, Вацлавичек, — обращается Тонда к товарищу, который в областном секретариате руководит сельскохозяйственным отделом, — утром отправишься в Неумержице. Постарайся уладить дело и усмирить управляющего.

— А что если он не станет слушать нас, если он нас не примет? Выставить его? — спрашивает Вацлав.

— С этим подождите. Не надо торопиться. Если не удастся в Неумержице, пойдете с депутацией в Главное управление в Зволеневеси. Пусть господа из Главного управления позаботятся о том, чтобы укротить этого разбойника, — решает Тонда.

На другой день Вашек добирается из Кладно в Неумержице. Этот путь утомителен даже в сухую и хорошую погоду. Дело в том, что между Кладно и окрестными городами и селами очень плохое сообщение. Прямо из Кладно по железной дороге нельзя проехать ни в Сланы, ни в Бероун — а это города Кладненщины. Туда приходится идти пешком, если не хочешь избрать длинный и дорогой путь через Прагу. А если тебе надо в Неумержице, так тут вообще чорт знает что. Пришлось бы ехать из Кладно в Кралупы, а из Кралуп по местной железнодорожной ветке обратно в Неумержице. Поездом за полдня не доедешь. Поэтому Вашек отправился в Неумержице на велосипеде, несмотря на то, что стоит зима и кругом заносы. Чем дальше он едет, тем больше ругается. Вашек умеет ругаться, как говорится, не хуже дровосека. Да и правда, ведь он вырос в лесах у Бражкова. Не знаю, кто бы на его месте не ругался. Выглянуло солнышко, снег стал таять. Вашеку, бедняге, приходится больше тащить велосипед, чем ехать на нем.

Он измучен и весь в поту. «Распроклятый управляющий! Этакая сволочь, вор! Ну, да у нас достаточно материалов о том, что это за птица. Однако ему покровительствует господин министр Прашек… Потому-то он и задрал нос. Задумал разрушить профсоюз!» Но этого Вашек ни в коем случае не допустит; особенно дорог ему профсоюз батраков. Эта организация так здорово выросла. На одной Кладненщине насчитывается несколько тысяч членов. Вашек там секретарем. «А теперь этот управляющий, этот свистун, не признает профсоюза! Не признает уполномоченных! Ну погоди ж ты, барин, мы тебя проучим!» Так рассуждает про себя Вашек, когда, обливаясь потом и изо всех сил подталкивая облепленный снегом велосипед, пробирается по оттаявшим сугробам.

Наконец он в Неумержице. Забастовщики уже собрались. Прибыли и уполномоченные из бывших императорских поместий.

Собрание открыто. Неумержицкий уполномоченный излагает существо спора. Вашек подтверждает законность забастовки. Он говорит о солидарности рабочих, о необходимости единства действий. Уполномоченные из окрестных имений обещают помочь неумержицким забастовщикам. Собрание избирает депутатов. Депутаты идут в усадьбу. Управляющий отказывается их принять. Он передает через приказчика, что примет только господина секретаря из Кладно. С ним он согласен обсудить дело. Но только наедине, без свидетелей. Добродушного Вацлава это злит еще больше, чем езда на велосипеде по сугробам. «Проклятый тип, что он обо мне думает? Договариваться со мной наедине? Чтобы люди решили, будто я получил от него взятку, если переговоры провалятся? Нет, об этом не может быть и речи. Вашек согласен на переговоры только вместе с уполномоченными. Надо идти в Главное управление в Зволеневеси». Но в Зволеневесь отправляются не одни депутаты. Идут и неумержицкие забастовщики. Пока шествие продвигается по сугробам из Неумержице в Зволеневесь, между Неумержице и Прагой, между Прагой и Зволеневесью происходят телефонные переговоры.

В Зволеневеси депутацию принимают. Господа из Главного управления весьма любезны. К сожалению, они ничего не могут сделать. Получили на этот счет указание из Праги, прямо из министерства. Господин министр сам будет решать этот вопрос. Дело в том, что господин неумержицкий управляющий подал рапорт прямо в министерство земледелия в Прагу. Главное управление незнакомо с обстоятельствами этого дела. Оно не может принять никаких решений. Очень жаль, но господин секретарь должен извинить их. В Главном управлении надеются и верят, что это дело уладится. Пусть в Неумержице приступят к работе, это будет лучше всего. Это бы ослабило напряженность ситуации и создало хорошую почву для переговоров. Господину секретарю следовало бы уговорить их.