Красное зарево над Кладно - [30]

Она уже не удерживала позиций, не оборонялась, не отступала, а бежала. Осенью то же самое случилось в Италии, на Пияве. Это были уже не просто поражения, на фронтах происходил настоящий разгром. Австрийские и особенно немецкие империалисты, группировавшиеся вокруг кайзера Вильгельма, о мире и слушать не хотели. Они не желали заключать мир. Готовы были воевать до последней капли крови. Подразумевалась, понятно, не кровь представителей военной клики и не кровь тех, которые поддерживали эту военную клику и ее империалистические планы. Лилась и впредь должна была проливаться кровь солдат, в первую очередь кровь представителей трудового народа. Почему бы тем, которые сидели в тылу, спекулировали и наживались на войне, не призывать: «Надо держаться!» Выпускали военные займы и принудительно распространяли их. Сокращали год от года, месяц от месяца продовольственные пайки. Обрекали народы на страдания и голод. Все это ведь помогало умножать барыши, благосостояние и капиталы власть имущих. Если все это держалось четыре года, почему же оно не могло держаться и дольше? Конечно, могло бы держаться, можно было бы еще воевать: пушки, винтовки и боеприпасы были. Были и люди. Только эти люди уже не хотят воевать. Как же поджигателям войны не проклинать! Как же не проклинать им Ленина, большевиков и русскую революцию! Она опрокинула все их расчеты. Не будь Октябрьской революции, не дошло бы до военного краха.

Но теперь этот крах стал действительностью. Военные фронты повсюду трещат и рушатся. Солдаты покидают свои позиции. Бросают оружие, укладывают ранцы, откатываются назад. Только бы побыстрее прочь от передовой! «Домой, домой!» — неожиданно, словно эхо, разносится со всех концов. Домой, как можно скорее, как можно быстрее. Солдаты вскакивают на грузовики, повозки… Повисают на них, как рои встревоженных пчел. Устремляются к вокзалам, осаждают поезда. Забивают до отказа не только пассажирские вагоны, но и товарные, и открытые грузовые платформы. Теснятся на площадках, сидят на буферах, каждое местечко даже на крышах вагонов занято.

Тоска по родине и мирной жизни просто опьяняет солдат. Повергает в безумие. Никто не обращает внимания, что как раз из-за этой безумной тоски по родине десятки и сотни платят той самой жизнью, к которой так стремятся. Солдаты гибнут под колесами автомобилей и железнодорожных вагонов. При проезде железнодорожных туннелей их сбрасывает с крыш, срезает им головы. Сваливаются с буферов и площадок.

Но это только эпизоды. Никто не обращает на них особенного внимания. Никого они не отпугивают. Домой, домой, домой! Сладкая песенка тоски по родине заглушает все, все вытесняет на задний план… Быть дома… возле жены… в постели… ласкать детей… выйти в поле… стать к своему станку… сесть в трактире у своего столика… спешить в сумерки на свидание… сыграть партию в карты… кормить кабанчика, заколоть его и устроить домашний пир… весело повертеться с девушкой на гулянке… почитать свою газету… зайти в свой союз…

Кто может перечислить все желания, которые владеют человеком?

С войны по домам растекаются сотни, тысячи, десятки тысяч людей. У каждого свои желания и иллюзии. Каждый верит и дрожит от нетерпения как можно быстрее превратить свои мечты в самую реальную действительность. Отсюда такая поспешность и торопливость.

В первые ноябрьские дни едет из Вены в Прагу в переполненном поезде и кладненец Тонда. Бурное время развала фронтов и самовольного окончания войны застало его в Венгрии, в Дебрецене. Вокруг Дебрецена расстилаются венгерские степи. В степи, в нескольких километрах от города, одиноко стоят кирпичные заводы. Здесь по окончании войны с Россией и заключении мира были устроены военные лагери. Сюда были эвакуированы австрийские войсковые части с Украины и Румынии. Солдат здесь избавляют от вшей, дают отдых, приводят в порядок оружие; формируют новые маршевые роты и посылают их на сербский, итальянский и западный фронты.

Тонда вместе с другими товарищами тоже был эвакуирован в Дебрецен с Восточного фронта в начале 1918 года. Здесь он застрял. Познакомился с гауптвахтой и военно-полевым судом, перед которым предстал. Осенью в Дебрецене тоже все лопнуло. Толпы рабочих вышли на улицу. Фабрики прекратили работу. Трамваи остановились. Провозглашена всеобщая забастовка. Здесь тоже ни жандармерия, ни полиция не в силах удержать старый порядок. Солдаты отказались помочь в защите старого порядка. Все единодушны: будь это венгры, чехи, немцы или поляки. Пусть дебреценские люди рассчитаются с панами и начальством. Тех, кто до сей поры господствовал и правил, по справедливости надо прижать к стене. Сбить с них спесь, чтобы не поднимали высокомерно голову! В таком деле мы никому не будем мешать! Ведь у нас дома то же самое. Дома нас тоже ждет работа. Мы тоже не хотим, чтобы в наше дело впутывались посторонние, когда станем сводить счеты. А этих счетов у нас до чорта. Поэтому домой, домой!

Так думают и говорят солдаты. И едут домой.

Тонда тоже едет. Как едет? Говорить не стоит. Так же, как едут все. Как удается ехать: где пассажирским поездом, где в товарном, где на площадке или на крыше, если не повезло и другого места нет. Главное — ехать. Нет ничего нуднее, чем ждать на станциях целыми часами и днями. Порой этого не избежишь. За местечко в поезде нужно выдержать на каждой пересадочной станции тяжелый бой. Помимо трагических случаев, много и комических. Гляньте только на этого солдатика. Видите, как усердно он старается втиснуться в переполненный товарный вагон? Не в солдате дело. Сам он кое-как влез бы. Куда хуже с его необычным багажом. Это большой раскидистый колючий кактус. Солдат держит его в объятиях и изо всех сил старается втиснуть в вагон. Кактус вместе с деревянной кадкой наверняка весит несколько десятков килограммов.