Красное зарево над Кладно - [21]

— Да я ж вам говорю, у Шадека башка варит. Ну, так хочет кто-нибудь спорить? Сегодня спускаться не будут.

— Сегодня, товарищи, спускаться не будут, — раздается вдруг сильный голос. Это старый Ванек поднялся на кучу щебня и обращается к шахтерам.

— Все вы знаете, что мы должны сегодня провести демонстрацию против войны, против спекуляции, ограбления бедных людей, против старой Австрии, за нашу социалистическую Чехословацкую республику. Поэтому мы и остались здесь. Я думаю, не нужно ставить на голосование. Может быть, кто-нибудь хочет стать штрейкбрехером? — Старый Ванек умолкает и пристально вглядывается в шахтеров.

— Что ты о нас думаешь? Кто же захочет? Скажи только, что нам делать, — слышится из толпы.

— Подождем, пока товарищи поднимутся из шахты. А потом построимся и общей колонной в Кладно. Будет митинг, будет демонстрация.

— А что другие, из Кюбецка и Роны, Пражской металлургической тоже идут? — раздаются голоса из толпы.

— В первую очередь нужно, чтобы пошли мы. Не срамиться же нам. Что скажут, если другие там будут, а Энгерт нет. Идем, товарищи!

— Идем!

Шахтеры идут. Идут с Энгерта, Бары, Роны, Прагодолов, Максовки, Шёлерки и Кюбецка. Идут со всех шахт, идут металлурги с Полдовки и Войтехского металлургического завода. Идут и идут. Идет рабочая масса, сомкнувшаяся в единый строй, осознавшая свои силы. Идут отряды с разных сторон, разными дорогами и улицами. Растут и сливаются в общий поток. Идут — и никто их не останавливает.

Военные патрули в проходных шахт стоят в бездействии. Штык блестит, но остается за плечом. Массы валят и из ворот металлургических заводов. Венгерские гонведы присматриваются внимательно, но не вмешиваются. Они сознают свою слабость и ничтожество перед двинувшейся рабочей массой. Многие из них, несомненно, чувствуют, что и они тоже, несмотря на различие языка, принадлежат к этой рабочей массе. Широкая кладненская площадь наполняется демонстрантами.

Многотысячная масса стоит и ждет. Чего ждут? Почему не начинают? Где ораторы? Кто будет открывать? Кто будет выступать? Чем больше заполняется площадь, тем больше сила.

Раздаются протестующие голоса. Человеческое море на площади волнуется. Все плотнее сливается в единое целое, гудит и волнуется. Площадь набита уже до предела. Чувствуешь, что здесь, на кладненской площади, собрались тяжелые тучи. Грозно громоздятся. Огромная мощь таится в них. Даже делается страшно. Все с затаенным дыханием ждут, что будет.

— Долой войну! — вспыхивает вдруг словно молния из сгустившейся людской тучи. Вся туча приходит в движение и содрогается. Отовсюду сразу взвиваются новые молнии.

— Долой войну! Долой войну! Позор монархии! Да здравствует русская революция! Хотим социалистическую республику!

Молния вспыхивает за молнией. Людские массы разбушевались в полную силу. Кто посмеет противостоять этому бушующему урагану? Ни у кого нет ни охоты, ни отваги. Потеряли ее и десятки жандармов, расставленных по краям площади. Штыки за плечами дрожат. Жандармы незаметно исчезают. Стягиваются вниз, к зданию окружного управления. Когда разыгрывается буря и блещут молнии, лучше не высовывать штыка. Что если в него ударит?

Между тем в окружном управлении находится депутация. Депутат товарищ Ауст и редактор «Свободы» Карел Киндл пришли для переговоров. Не позволит ли господин окружной начальник провести митинг и зачитать воззвание. Быть может, он просмотрит это воззвание, не слишком ли оно возбуждает. Никто их на это не уполномочивал. Пришли сами, по собственной воле. За спиной рабочих-демонстрантов. Господин окружной начальник стоит в официальной позе, длинный, как линейка. Строго и свысока смотрит на депутатов. «Кто это осмелился назначить демонстрацию? Властям не было представлено в установленный законом срок никакое уведомление, ни ходатайство о разрешении. Сборище противозаконно. Не разрешать! Запрещаю! Запрещаю! Жандармы уже посланы ранее, чтобы именем закона разогнать недозволенное скопище. Господа, вы понесете ответственность!»

За спиной господина окружного начальника затрещал телефон. Господин окружной начальник берет телефонную трубку: — Что? Я же дал приказ! Нельзя. Сейчас буду!

Господин окружной начальник кладет трубку. Просит депутацию минуту подождать. Важное дело. Сейчас же вернется.

Господин окружной начальник возвращается. Митинг — противозаконный. Он не может быть разрешен. Но раз уж люди собрались, нужно обеспечить порядок. Следовало бы ему послать жандармов, чтобы они именем закона разогнали это скопище. Однако ему нежелательно, чтобы это привело к столкновениям и жертвам. Признает, что время напряженное. Разные разлагающие элементы и провокаторы стали бы подстрекать народ и могли бы толкнуть на безрассудные поступки. Он верит что господа, так же как и он сам, будут стремиться к тому, чтобы предотвратить стычки и жертвы. Поэтому он разрешает, чтобы выступали перед народом. Только при условии, что они людей призовут к соблюдению порядка и предложат мирно разойтись. В противном случае он должен будет вмешаться и применить вооруженную силу.

— А относительно воззвания? — спрашивают депутаты.