Красное зарево над Кладно - [19]

— Видали этого сумасброда?.. Никогда нет от него покоя… Вечно бьется об заклад… Помешался он на этих пари… Ему нипочем, что уже столько раз погорел… — раздаются голоса из группы в ответ на вызов Шадека.

— Ставьте! Ну, кто поставит? На следующую выдачу сигарет, что нынче спускаться не будут! — снова вызывает Шадек.

— Как у тебя язык не заболит, — сердятся шахтеры. — Спускаться не будут… Не должны бы!.. Но почему ж тогда ты идешь на шахту?

— Ну, ставьте, ставьте, на весь паек!.. Кто робеет, тот никогда не может выиграть. Старый Шадек на этом собаку съел. Надо мной никто верх не возьмет. Спускаться не будут. Кто ставит? — назойливо пристает к товарищам Шадек.

— Не выводил бы ты нас напрасно из терпения, — ругаются товарищи. — Сволочь проклятая! Клянусь душой, я и пайка не пожалел бы, если бы ты был прав. Чорт возьми, пошабашить сегодня, это стоило бы пайка, а, товарищи? — прикидывает один из шахтеров.

— Пустые речи. Только этот взбалмошный Шадек постоянно треплется.

— Легко сказать: ставьте, ставьте, — выиграть важно, олух, а не пари держать, — набрасывается на Шадека другой шахтер.

— Разве я не хочу выиграть? — петушится Шадек. — Будто я никогда не выигрывал? А Первого мая 1908 года не помните? Тоже вот так шли мы на утреннюю смену. Дохлые и затравленные. После 1905 года мы такие ходили. Озлобленные, что тогда проиграли и даже Первое мая справлять не сможем. А я тогда нюхом чуял. Побился об заклад с Венцой Корынтой, что не будут спускаться. И не спускались. Первое мая отпраздновали. Я выиграл. Венца литр пива поставил. Да, ребята, старый Шадек собаку съел. Ставьте!

— В тот раз было по-другому. Тогда Тонда пришел в Кладно. Сговорился с молодежью. Парнишки с утра разбежались по всем шахтам. Встали перед воротами — и получилось. На всех шахтах. В тот раз, друзья, мы над металлургами взяли верх. У них не получилось. А как бесились господа в управлении. Три дня локаута нам тогда за это Первое мая дали. А что толку? Мы своего добились. С той поры Первого мая кладненские шахтеры никогда уже не работали. И локаутов не было. Ну, тогда ведь Тонда был здесь, — вспоминают шахтеры.

— А почему без него не выйдет? Разве всегда должен быть один и тот же? Неужели ты думаешь, что если ушел один, так не найдутся другие?

— Ну, должны бы найтись, но…

— Бог помочь, товарищи. Куда так быстро? Остановитесь тут с нами на минуту, — раздается вдруг громко из-за дерева у дороги. Брезонцы остановились.

— Идем на смену, — отвечают. — Чего вы от нас хотите? Что нам с вами тут делать?

— Ждать с нами.

— Но мы живем в колонии, в хозяйских домах.

— Поэтому ты хотел бы стать штрейкбрехером?

— Э, нет! — звучит ответ. Брезонские сходят в канаву у шоссе и усаживаются рядом с другими. Подходят следующие группы и одиночки. Все так же останавливаются и ждут. Они уже в коллективе. Вместе. Камень спадает с сердца. Чувствуют, что теперь они сильнее, тверже, решительней.

— Так что, товарищи? Не говорил я? Уже начинается! Да, у Шадека башка варит. Спускаться не будут. С кем поспорим?

— Отстань ты со своим пари. Ты хоть когда-нибудь выигрывал?

— Когда-нибудь? Я выигрываю всегда, — важничает Шадек. — Но для этого человек должен иметь башку и кое-что соображать.

— Так расскажи нам что-нибудь, чтобы мы зря здесь не сидели, — просят шахтеры, которые знают, что Шадек не только страстный спорщик, но и хороший рассказчик.

— Отчего же не рассказать? Это было давно, еще до войны. Тогда был я еще холостой. Жил с мамашей на Доброй. Моя покойная мать, дай ей господь бог царство небесное, была женщина экономная и работящая. Всю жизнь мечтала, как прекрасно было бы иметь собственный домик. Надрывалась на работе и экономила. А отец нет. Работал он на металлургическом заводе и любил слегка хлебнуть.

— Стало быть, он был весь в тебя, — острит кто-то из слушателей.

— Не перебивай и слушай, — останавливают другие.

— Мама, значит, работала как каторжная, помогала на полях зажиточным крестьянам, ходила собирать колоски, выбирать на отвале уголь, ну, короче, где что удавалось. С утра до вечера носилась, чтобы несколько крейцеров скопить. Чтобы иметь возможность продавать болеты[8] на уголь, заставляла меня из шахты домаки[9] приносить. Но на Энгерте в ту пору был главный инженер, сущий дьявол для шахтеров. Особенно преследовал за домаки. Как только кого-нибудь поймает, тотчас штраф, а то и с работы выгоняли. Поэтому таскать домаки с Энгерта вовсе перестали. Я в тот раз держал пари с Венцой Корынтой, что домак из шахты все-таки принесу — и именно в субботу. Это, значит, как раз под носом у главного. Дело в том, что в субботу главный всегда стоял у проходной. Венца со мной побился об заклад. Приготовил я себе домак. Вот не вру вам, ребята, весил он не меньше двадцати пяти килограммов. Подсунул я его под ограду. Выхожу из проходной. Главный тут как тут. Иду потихоньку вдоль ограды. Тяну домак веревкой. Бегу к дороге. Лезу через канаву, тут чорт его и принес — передо мной главный. Заметил, как я пробираюсь вдоль ограды. Тотчас, сволочь, учуял в этом чертовщину и забежал вперед меня.

«Куда вы, Шадек?» — кричит.