Красное зарево над Кладно - [16]

— Так, девушка, и тебя тоже? — сочувственно посмотрели на Ружу двое молодых парней, стоящих возле нее. — Ну, в таком случае, эй, ухнем!

Парни наваливаются на ворота. С ними толпа женщин и мужчин.

Ворота затрещали. Мельник приложил винтовку к щеке. Раздались два выстрела, словно дважды щелкнули бичом. Засовы поддались, и на падающие ворота повалились два окровавленных парня.

— Убийца! Убийца! Убийца! — зарычала толпа. Людская волна перекатилась через сорванные ворота. Залила двор, поглотила мельника. Винтовка отлетела. Свирепый пес, словно побитый, забился в конуру. На вывороченных воротах мельницы лежал убитый с простреленной грудью. Сила сорвавшейся лавины иссякла. Мельника и одного раненого парня увезли в кладненскую больницу.

Люди группами и в одиночку возвращались по тропинкам и дорогам домой.

Жандармские дозоры свирепствовали. Венгерские ополченцы и чешские полицейские ходили по домам. Шли обыски и аресты.

От кладненского окружного управления к станции Выгибка шли знакомые в Кладно процессии. Арестованные демонстранты. Скованные по рукам. Скованные вместе по два. Группы в десять, двенадцать человек соединялись затем общей цепью. Мужчины и женщины. Вокруг полицейские и штыки жандармов. Брань, ругань и удары.

В Кладно объявлено осадное положение. Режим на шахтах и металлургических заводах стал еще суровей.

К Энгерту на утреннюю смену идет группа шахтеров. В центре — Гонза Ванек. Идут в темноте, молчаливые, хмурые, не разговаривая. На заводской отвал вылили шлак. Красное зарево озарило окрестность. Пробило стену сурового молчания.

— Так что, Гонза? Что ты на это скажешь? Ну, что твои перевороты? — обращается к Ванеку Мудра. Не получив ответа, он продолжает.

— Моя жена тоже участвовала в перевороте. Вчера ее, бедняжку, отвезли в Прагу. Скованную, как преступницу. Сволочи подлые! Почему, почему же, чорт побери, у нас все так плохо кончается? Скажите, товарищи! Так хорошо началось. Сколько людей было. Грянуло, как гром. Жгло, как будто шлак вылили. А в конце концов? Убитые и раненые. Сколько людей в тюрьме, а мы? Опять идем на прежнюю каторгу, как волы. Жену у тебя уводят в тюрьму, потому что она не хотела, чтобы ты с голоду подох. А никто нигде не пошевелится.

Мудра харкает и плюет.

Шахтеры идут молча, задумавшись. Одни и те же мысли беспокоят их головы. Не их одних. Беспокоят и товарищей с Шёлерки, Максовки, Прагодолов, и с металлургических заводов, и с Полдинки:

— Почему это у нас не получается так, как в России? Чего нам нехватает, товарищи?

— Такого, как Ленин! — неожиданно раздается из среды рабочих. Все останавливаются. Смотрят удивленно один на другого. Кто это сказал? Зачем спрашивать — кто, если чувствуешь, что это у тебя, как говорится, изо рта выхватили. Ведь это мог и должен был сказать и ты, и другой, с тобою рядом.

Долго длится тишина. Каждый обдумывает то, что было сказано. Наконец заговорил Гонза Ванек.

— Это правда, товарищи. Только шуметь мало. Недостаточно бунтовать. Недостаточно даже свершить революцию. Революция должна иметь вождя. В России, кажется, этот вождь уже есть. Потому там и получается. А у нас…

— А разве у нас его нет? — раздаются голоса из толпы. — Разве у нас нет социал-демократической партии? Нет депутатов? А наш Соукуп? Разве он не революционер и не вождь?

— Знаете, товарищи, — размышляя говорит Гонза Ванек, — я не хочу высказываться против нашей партии. Ведь я в ней смолоду вырос. Но мне кажется, что тут что-то не то. Я был у Людвика Ауста, нашего депутата. Спрашивал его насчет того, что будет делать партия. Не следует ли и у нас подготовить что-нибудь, как в России. Он ко мне подскочил и заткнул мне глотку. «Ни слова больше, Ванек, — говорит. — Я не хочу слушать подобных речей, призывающих к государственной измене!» «Но мы все-таки революционная партия или нет? — спрашиваю я. — Когда-нибудь и у нас это произойдет. Не хочу, чтобы делалось что-то опрометчивое, но приготовиться мы должны. Для чего же у нас есть партия и организация?» «Нет, — отвечает он. — Сейчас война. Мы должны ждать. А когда война кончится, времени хватит, чтобы обдумать, что можно сделать. Больше ко мне с такими провокационными разговорами не ходи! Я должен бы об этом сообщить». Так мы, значит, и расстались. Слышите, товарищи? Я и провокационные разговоры, — а он должен бы об этом сообщить. Вот теперь и разберитесь. Нет, здесь что-то не так.

Ванек качает головой, видно, что он напряженно размышляет, философствует.

После минутной тишины Гонза снова обращается к товарищам.

— Был я в редакции, у Карела Киндла. Когда на Качаке так худо кончилось, я спросил его насчет «Свободы». Почему там ничего не пишут? Карел мне показал «Свободу». «Разве мы не писали, Гонза? Ты только посмотри», — говорит. Смотрю и вижу на первой странице надпись огромными буквами, в палец толщиной:

«Осадное положение

7 мая издано было императорско-королевским окружным управлением в Кладно следующее

Оповещение

По соглашению с председателем императорско-королевского суда и императорско-королевским государственным прокурором провозглашается, на основании параграфа 429 уголовного судебного уложения, о с а д н о е  п о л о ж е н и е  на территории Кладненско-Унгоштьского судебного округа, по причине преступления, означенного в параграфе 73 уголовного кодекса: восстания.