Красное зарево над Кладно - [139]

Шадека обуревает давняя страсть, от которой даже тюрьма его не излечила.

— Давай поспорим, что не поедешь, — говорит он Резке.

— Нет уж, старичок. Не держи пари! А то проиграешь. Насчет этих дел у тебя котелок еще не варит. Не знаю, может быть, смогу тебя перевоспитать. Но ты не беспокойся. Тебе все приготовлено. Я наварила на целых три дня. Будешь себе подогревать. А на съезд я еду. Нужно.

Шадек смотрит на жену. Он не осмеливается повторить вызов на пари. Чувствует, что декабрь изменил и его Резку. Он проиграл бы это пари.

Резка Шадек едет. Едут делегаты не только из Кладно, едут со всех концов республики. Пятьсот шестьдесят девять делегатов от рабочих участвуют в работе съезда. Они слушают сообщения и доклады. Обсуждают, спорят. Напряжение достигает высшей точки.

Воскресенье, 15 мая, время после полудня. Товарищ доктор Шмераль закончил свой доклад. Проанализировав политическую обстановку и высказавшись за вступление в Коммунистический Интернационал, он кончает словами:

— Мы больше, чем политическая партия. Мы — авангард новой жизни. Создавая новые отношения, мы хотим воспитать и новых людей.

Напряжение в зале усиливается. Решительный момент близок. Все формальности окончены. Председательствующий поднимается и ставит вопрос на голосование:

— Кто за принятие двадцати одного условия Коммунистического Интернационала и замену до сих пор существующего наименования «Социал-демократическая левая» на «Коммунистическая партия Чехословакии»?

Делегаты затаили дыхание. Напряжение достигает предела. Поднимаются руки. Лес красных мандатов взметается вверх. Наконец председатель оглашает результат: пятьсот шестьдесят два голоса «за», семь голосов «против».

Коммунистическая партия Чехословакии основана.

В зале раздается гром аплодисментов. Делегаты встают со своих мест. Аплодисменты сменяются песней. В зале раздаются строфы «Интернационала», песня бушует и гремит.

Она гремит не только в этом зале. Гремит по всей Праге. Гремит в Кладно, в Моравской Остраве, в Годонине, в Словакии, во всей Чехословацкой республике, а также в Панкраце. Повсюду, как только куда-нибудь долетает весть о решении съезда.

Коммунистическая партия Чехословакии основана! «Это есть наш последний и решительный бой!»

В понедельник шахтеры идут на утреннюю смену на Энгерт. Идут старые знакомые: Ванек, Фейгл, Мудра, Шадек и другие.

— Ну, что скажешь, Гонза, наконец-то ты добился, чего хотел. Коммунистическая партия основана. Теперь еще нужен только этот последний решительный переворот, и все заботы позади, — говорят шахтеры Ванеку.

— И позади все заботы? Не тут-то было, товарищи. Настоящие заботы только еще начинаются, — отвечает Ванек.

— Как так? У нас есть революционная партия. Выберем революционного вождя — и все пойдет как надо. Теперь мы всё завоюем.

— А откуда это так сразу возьмется революционный вождь? — сомневается Ванек.

— Неужели же среди полумиллионной массы членов партии не подберешь? — удивляется Фейгл.

— Ну и что ж, — объясняет Ванек. — Хоть и говорится, что каждый солдат носит в своем ранце маршальский жезл, а из скольких солдат вырастут настоящие маршалы? Конечно, и каждый член партии может быть вождем. А кто станет настоящим вождем?

— Вождем будет тот, кого мы подберем и изберем, — отвечает Фейгл.

— Ты думаешь, что все дело в выборах? Сколько уж мы их выбирали, а они не оправдывали наших надежд, — возражает Ванек.

— А почему не оправдывали? Потому что были оппортунистами. У нас была реформистская партия, но теперь, теперь, когда мы имеем революционную партию, у нас будет и революционный вождь. Разве ты в это не веришь, Гонза? — горячится Фейгл.

— Что ж, я верю. Но именно потому, что верю, я знаю, что это будет не так легко. Недостаточно только избрать вождя. Ты его должен воспитать. Для того чтобы в партии выросли настоящие вожди, ты должен воспитывать всю партию, каждого члена в отдельности — и прежде всего самого себя. Нет, товарищи, не так легко быть коммунистом. Мы партию основали, но это еще не значит, что все мы стали настоящими коммунистами, — объясняет Ванек.

— Подожди-ка. Ты сомневаешься в том, что мы коммунисты? Разве в декабре у нас не было дисциплины? Разве мы в забастовке не проявили солидарности и единства? — спорит Фейгл.

— Это правда, — подтверждает Ванек. — Пока все верили, что выиграем, было единство и была дисциплина. Когда же дело стало принимать плохой оборот, у нас тоже появились единицы, которые подвели нас.

— Ты имеешь в виду Киндла и господ-товарищей из больничной кассы? Они перестали быть рабочими. Поэтому они изменили, — возражает Фейгл.

— Не только эти. Некоторые из нашей шахтерской среды тоже не выдержали и предали. Да незачем далеко ходить. Посмотри рядом, на Кюбецк. Возьми Карела Вразека! Какой это был революционер! Он всюду хотел быть первым и брался за все должности. Он был даже членом Центрального революционного комитета. А когда пришлось туго, от всего отрекся. В революционный комитет Тонда, дескать, включил его без его ведома. Он ни в чем не участвовал, и так далее, и так далее. Когда мы побеждали, для него все было недостаточно революционно. А перед судом у него душа ушла в пятки, и он от всего отрекся. Трус вонючий! — Ванек сплевывает.