Красное и черное - [21]

И вдругъ въ умѣ Миши, какъ молнія, вспыхнуло воспоминаніе. Та же многотысячная толпа шла впередъ такими же правильными рядами, но въ переднемъ углу среди группы избранныхъ охранителей несли хоругви и иконы и всѣ сердца были наполнены торжественнымъ настроеніемъ и могучимъ стихійнымъ порывомъ къ добру и свободѣ, вѣрой, что есть на землѣ правда, и что вотъ она сейчасъ спустится къ людямъ съ своего высокаго дворца.

— Помните, — обратился онъ къ своимъ ближайшимъ сосѣдямъ. — Такъ мы шли всѣ вмѣстѣ.

Это было въ томъ же околоткѣ, быть можетъ, въ полуверстѣ отъ завода, и участники шествія были тѣ же, что и теперь. Немудрено, что сосѣди Миши поняли его съ полуслова.

— Я крестъ несъ, — сказалъ дюжій слесарь съ насмѣшливымъ лицомъ и просѣдью въ бѣлокурыхъ волосахъ. — А потомъ, какъ люди легли на землю, я крестъ положилъ и легъ ко кресту лицомъ.

— У, жутко, — прибавилъ онъ. — Лежишь и чуешь: вотъ твоя смерть сейчасъ прилетитъ, свинцовая пчелка.

— Потомъ люди поползли на брюхѣ, — припоминалъ слесарь, — и я поползъ.

— Страшно и вспомнить. Волосы ежикомъ встали, тѣло все ослабѣло и распустилось, какъ вода. Проползли въ переулокъ, заползли въ канаву, и навалились другъ на друга, какъ палая изгородь. Кажется, топчи насъ лошадьми, мы бы не крикнули.

— А мы трое легли, — сказалъ маленькій человѣкъ съ безпокойнымъ взглядомъ и шрамомъ поперекъ лица. Я маленько назади, а Васильевъ попередъ, а батька въ середкахъ. Прижукнулись, ждемъ. А солдаты палятъ. Потомъ, какъ люди поползли, я взялъ батьку за ногу. «Что, батя живъ?» — «Живъ», — говоритъ. — «Ну, ползи скорѣе!» — А Васильевъ не шевелится. Гляжу, а у него въ шеѣ дыра красная.

— Я не ложился, — сказалъ Миша тихо, — я стоялъ, да смотрѣлъ, да…

— Да чего еще? — переспросилъ бѣлокурый слесарь почти машинально.

— Да ненавидѣлъ! — выговорилъ Миша, стиснувъ зубы. Въ груди его вспыхнуло знакомое чувство, жгучее, какъ пламя, и даже горло сжалось острымъ ощущеніемъ горечи.

Въ многотысячной толпѣ, шедшей тогда вслѣдъ за хоругвями, Миша принадлежалъ къ наиболѣе сознательнымъ, но и въ немъ жила почти безъ его вѣдома та же романтическая вѣра въ правду, сходящую сверху. И въ ту минуту, когда кругомъ засвистѣли пули и толпа ложилась на землю, вѣра эта вспыхнула въ послѣдній разъ и сгорѣла до тла, сожженная ненавистью.

— Я тоже не ложился, — сказалъ молодой парень, шедшій рядомъ съ Мишей. — Мертвякъ на меня упалъ, меня съ ногъ сбилъ, потомъ я встать не посмѣлъ.

— Развѣ насъ разстрѣляли? — заговорилъ Миша, какъ будто про себя. — Надежду нашу глупую. Вѣру нашу втоптали въ грязь, вмѣстѣ съ хоругвями. Пусть лежитъ тамъ посередь мертвецовъ.

Толпа шла впередъ. Шаги гулко раздавались на твердой мостовой двора.

— Горе побѣжденнымъ, — сказалъ вдругъ Миша, — горе тѣмъ, кто лежитъ на землѣ.

— Такъ мы опять встали, — живо возразилъ бѣлокурый, — мы идемъ.

Шаги толпы гулко раздавались на каменной мостовой. Миша опять поглядѣлъ сверху на толпу. Она была такая же густая, людная, безсчетная, какъ въ то морозное утро. Убыль затянулась, какъ исчезаетъ яма, вырытая въ мокромъ пескѣ на берегу моря.

И вдругъ Миша ощутилъ жуткое стихійное чувство непобѣждаемой силы этой многотысячной рабочей массы. Она была безсмертна, неуничтожаема, всесильна. Она несла въ себѣ связь трехъ поколѣній, старости прошедшаго, зрѣлости настоящаго и юности будущаго.

Она несла въ себѣ стремленіе и силу прогресса. И никакіе степные наѣздники, будь они свирѣпѣе кентавровъ и опричниковъ съ собачьими головами, не могли разстроить и разсѣять ея ряды.

Руки этой толпы приготовляли орудія жизни и смерти, плуги и пушки, паровозы и шрапнель, и ружья и свинцовые патроны. И неодухотворенная сила ея собственныхъ издѣлій не могла бы одержать побѣду надъ живою силой ея коллективной многотысячной души.

V.

Былъ солнечный воскресный день.

Миша и Елена шли подъ руку по широкой и прямой аллеѣ большого подгороднаго кладбища… Была середина петербургской весны, когда днемъ цвѣтетъ сирень, а съ закатомъ солнца начинаются странныя, раздражающія, полупрозрачныя бѣлыя ночи.

Елена была въ легкомъ платьѣ съ широкими свѣтлыми полосами и въ соломенной шляпкѣ, обвитой зеленью, съ вѣткой пунцовыхъ цвѣтовъ. Эта была уже не первая встрѣча молодыхъ людей послѣ публичной лекціи въ Кузнецкой школѣ, но сегодня въ первый разъ Миша увидѣлъ молодую дѣвушку въ весеннемъ нарядѣ. Ему казалось, какъ будто ее нарочно вымыли и разцвѣтили для этого полудня. Въ своемъ полосатомъ платьѣ она походила на молодую березку, распустившуюся на весеннемъ солнцѣ, и зеленые листочки на ея шляпѣ казались молодыми ростками, вызванными къ жизни свѣжимъ дыханіемъ весны.

Миша былъ въ мягкой шляпѣ и праздничной суконной парѣ, очень приличной и сравнительно дорогой. Изъ верхняго кармана выглядывали даже перчатки, небрежно скомканныя вмѣстѣ. Года четыре тому назадъ, когда Миша только начиналъ хорошо зарабатывать, онъ тратилъ всѣ свои излишки на покупку платья. Въ этомъ онъ повиновался общему стремленію рабочаго класса, согласно извѣстной поговоркѣ: «по платью встрѣчаютъ».

Русская дѣйствительность на каждомъ шагу подтверждала справедливость этой поговорки и свидѣтельствовала о томъ, что отъ приличнаго платья зависитъ обращеніе на «вы» и, «въ случаѣ чего», нѣкоторая первоначальная безопасность отъ тѣлесной расправы.