Красное и черное - [20]

Мастеръ, однако, былъ лучше освѣдомленъ насчетъ ихъ истинныхъ намѣреній. Онъ быстро попятился къ двери, но чья-то предательская рука захлопнула ее за его спиной.

— Не подходи! — крикнулъ мастеръ, останавливаясь поневолѣ у порога. — Убью!..

Рабочіе шарахнулись, но тотчасъ же вернулись обратно. Правая рука мастера, высоко поднятая вверхъ, сжимала какой-то предметъ.

Подростки у верстаковъ продолжали работать, какъ будто сцена у дверей не представляла ничего интереснаго, но нѣсколько мальчишекъ не выдержали и прибѣжали на шумъ.

— Гляди! — сказалъ одинъ изъ нихъ своему сосѣду, — у него ключъ.

Оружіе мастера состояло изъ большого стального ключа, съ массивнымъ стержнемъ, напоминавшимъ револьверный стволъ.

Въ переднемъ ряду послышался короткій смѣхъ.

Настроеніе у наступавшихъ было не буйное, а скорѣе озорное, вызванное желаніемъ посмѣяться надъ нелюбимымъ и надоѣвшимъ мастеромъ.

— Не убивай, Иванъ Федоровъ! — сказалъ одинъ изъ наступавшихъ формовщиковъ.

— А лучше не хочешь ли прокатиться?

— Караулъ! — крикнулъ мастеръ пронзительнымъ голосомъ.

Дверь за спиной мастера быстро открылась, изъ за нея выдвинулся огромный черный куль, поддерживаемый двумя жилистыми и столь же черными руками и быстро надвинулся на голову мастера, какъ полотняная сѣть на пойманную птицу.

Мастеръ затопалъ ногами, но вмѣсто крика изъ-подъ мѣшка послышалось ожесточенное чиханіе, ибо мѣшокъ былъ внутри посыпанъ мелкимъ графитомъ и нюхательнымъ табакомъ.

— Подавай! — сказалъ тотъ же насмѣшливый голосъ, какъ будто вызывая карету у театральнаго подъѣзда. Десять рукъ подкатили грязную тачку. Человѣкъ въ мѣшкѣ продолжалъ чихать, но не сопротивлялся. Черезъ минуту тачка уже направлялась къ боковому выходу. Все это произошло такъ быстро, что когда изъ литейной мастерской прибѣжалъ на крикъ инженеръ, все было кончено. Даже боковой выходъ былъ закрытъ и рабочіе опять хлопотали у верстаковъ и у колеса.

— Что вы дѣлаете? — крикнулъ инженеръ, отыскивая глазами причину безпорядка.

Но все въ мастерской было на своемъ мѣстѣ.

— Ничего! — отозвался пожилой формовщикъ, не принимавшій никакого участія въ недавней расправѣ.

— Ивану Федорову показали путь, вотъ что!

Фраза эта какъ будто была заимствована у новгородцевъ, выпроводившихъ нелюбимаго князя. Но формовщикъ былъ далекъ отъ того, чтобы сравнивать мастера съ княземъ. Тонъ у него былъ совершенно простой и спокойный, какъ будто дѣло шло о грудѣ мусора, вывезенной за дверь.

— За что? — растерянно спрашивалъ инженеръ.

— Есть за что! — столь же спокойно отозвался формовщикъ, констатируя новый фактъ.

— Господи, отчего вы не жаловались?

Слова инженера совершенно не соотвѣтствовали фактамъ. Въ послѣдніе полгода формовщики раза три или четыре жаловались начальнику мастерской на своего мастера, то за грубое обращеніе, то за слишкомъ натянутый разсчетъ. Жалобы эти по обыкновенію оставались безъ послѣдствій и привели къ самоуправству. Но душа русскаго начальства, большого и маленькаго, такъ ужъ устроена, что въ минуту развязки оно забываетъ о всѣхъ причинахъ и слѣдствіяхъ и начинаетъ свои разспросы съ первой главы.

Миша не сталъ дожидаться послѣдствій этого разговора и поспѣшно повернулъ назадъ къ выходу. Справляться о мѣстѣ для Алеши было не у кого, да у него и пропало желаніе помѣстить своего брата въ это безпокойное формовочное гнѣздо.

— Пусть лучше подождетъ, — рѣшилъ попрежнему Миша. — Опредѣлю его при себѣ въ нашу мастерскую. Въ случаѣ чего товарищи присмотрятъ.

Полдневный гудокъ громко и тягуче заскрипѣлъ надъ паровымъ отдѣленіемъ, заплывая въ каждый баракъ и мастерскую и переносясь съ одного двора на другой, во всю двухверстную длину огромнаго завода. Передній дворъ уже былъ запруженъ рабочими. Они шли другъ за другомъ правильными рядами и мѣрнымъ шагомъ, съ той безсознательной привычкой ко согласному дѣйствію, которая создается постояннымъ общеніемъ многихъ тысячъ и непрерывнымъ совмѣстнымъ движеніемъ. Они шли рядами, какъ солдаты, спаянные вмѣстѣ неразрывной дисциплиной. Быть можетъ, ихъ дисциплина была крѣпче, ибо она вырабатывалась силой вещей, а не приказомъ власти, и созидалась не въ четыре года, а въ теченіе непрерывной жизни ряда поколѣніи.

Миша вышелъ изъ дверей, шагнулъ впередъ, и слился съ этими проходившими мимо рядами и пошелъ вслѣдъ, за другими такимъ же привычнымъ мѣрнымъ шагомъ. Онъ шелъ, не думая объ этой непрерывно текущей толпѣ, ибо вмѣстѣ съ нею онъ ежедневно совершалъ четыре такихъ похода: два на заводъ и два съ завода.

Но въ то же самое время, выйдя изъ двери, онъ сталъ тотчасъ же частью этой толпы, атомомъ человѣческой волны, выливавшейся изъ завода, и если бы она остановилась или свернула бы по иному, необычному направленію, онъ свернулъ бы вмѣстѣ съ нею, и если бы отъ передняго конца пробѣжалъ порывъ внезапнаго чувства, онъ отдался бы ему вмѣстѣ съ другими.

Дорога шла впередъ по безконечно-длинному двору. На полдорогѣ среди двора былъ небольшой подъемъ, и съ его вышины Миша машинально поглядѣлъ вокругъ себя и увидѣлъ глазами эту огромную толпу, среди которой онъ шелъ и частью которой онъ былъ. Она растянулась во всю длину и ширину двора. Передняя струя выливалась изъ воротъ, но изъ мастерскихъ въ глубинѣ двора вливались все новые и новые потоки. И казалось, что толпѣ нѣтъ конца и что она никогда не пройдетъ мимо и не истощится.