Красавица и чудовище - [36]

— Хочу изменить свое завещание, Мэттью, — заорал он и бросил трубку.

Тут же из приемной позвонила Синтия и сообщила, что меня ожидает некий Абнер Филдстон — имя его упоминалось в одной из вчерашних записочек, — он просит принять его на минутку. Я сказал Синтии, чтобы он вошел. Часы на стене моего кабинета показывали 9.30.

Филдстон оказался негром, которому было хорошо за семьдесят. Он рассказал мне, что родился в маленьком городке на Миссисипи в те времена, когда рождение черных ребятишек нигде официально не регистрировалось. Он очень переживал, что у него нет свидетельства о рождении.

— Прожил столько лет, — сказал он, — а у меня даже не было свидетельства о моем появлении на свет. Вы не можете помочь мне достать свидетельство о рождении?

— Нет, если такого документа не существует, — ответил я.

— Так что же мне делать, по-вашему?

— Есть и другие способы установить факт вашего рождения и получить эквивалент свидетельства о рождении.

— Правда? — воскликнул он, и лицо его расплылось в широкой беззубой улыбке.

— Живы ли еще ваши отец и мать?

— Нет, — ответил он, и улыбка сползла с его лица.

— Есть ли у вас братья или сестры, которым известна дата и…

— Я единственный ребенок, — сказал он.

— А как насчет тетушек или дядюшек, которым было бы известно, когда и где вы родились?

— Тетушка Мерси самолично присутствовала при моем рождении, — обрадовался он, — она была акушеркой при моей матери.

— И эта тетушка еще жива?

— О да.

— Сколько же ей лет, мистер Филдстон?

— Девяносто восемь, — ответил он.

— И в здравом уме?

— Помнит все до мелочей, — заверил он меня.

— Дайте мне ее имя и адрес, — попросил я. — Дам указание отправить ей по почте аффидевит.[19]

— И у меня будет все, как положено по закону? — спросил он и снова расплылся в улыбке.

— По всем правилам вы станете юридическим лицом, — подтвердил я, улыбнувшись ему в ответ.

В 9.45 я принялся отвечать на звонки, что значились в списке, переданном мне накануне. В первую очередь позвонил нашему клиенту Холу Аштону (раньше его звали Гарольд Ашкенази), актеру, который состоял в «Эквити»[20] и играл в спектакле «Время нашей жизни» в «Канделлайте», одном из калузских клубов, где давали театральные представления.

Два дня назад, когда актеры выходили кланяться, он в темноте споткнулся и сломал ключицу. Аштон хотел узнать у меня, нельзя ли предъявить иск владельцу этого заведения.

— Какого заведения? — спросил я. — Владельцу «Канделлайта» или бару Ника на Пасифик-стрит?

— Эй, а вам откуда известно про бар? — спросил он самодовольно. — Приходили смотреть представление?

— Заглядывал туда.

— О чем это вы?

— С компанией.

— Вы меня разыгрываете?

— По-моему, один старый актер пытался разыграть другого.

— А у вас что за роль?

— Блик. Отдел полиции по контролю за игорными домами.

— Это роль резонера, — сказал Хол.

— Кому-то приходится играть и резонеров, — возразил я.

— Так подать мне иск или нет? — спросил он, не желая продолжать обсуждение моей недолгой, но яркой актерской карьеры.

— Ваш иск можно рассматривать как требование компенсации за ущерб, причиненный на рабочем месте, — объяснил я. — Есть чем записать?

— Валяйте.

— Позвоните этому человеку, — предложил я, — от моего имени. Он адвокат и занимается жалобами такого рода.

— Так речь идет всего лишь о трудовой компенсации, — разочарованно протянул Хол, но все же записал фамилию адвоката.

В ту же секунду, как положил трубку, раздался звонок Синтии.

— На пятом канале ваша дочь, — сообщила она.

Я нажал кнопку на пульте.

— Привет, радость моя, — сказал я.

— Пап, я быстро, потому что звоню из вестибюля в школе. Мама спрашивает, мне упаковаться до того, как поеду завтра к тебе, или в тот же день, но попозже?

— Как это понимать: «в тот же день, но попозже»?

— Я обещала ей приехать ненадолго домой, ну, после индюшки, после праздничного обеда. Это ничего? Ведь я поеду в Мексику и не увижусь с ней целых девять дней.

— Ты права, все в порядке. Но вещи сложи лучше до того, как поедешь ко мне, ладно? Когда ты обещала маме заехать?

— Сказала, что после обеда, правильно?

— Конечно.

— Хорошо, папочка, — сказала она и повесила трубку. Джоан очень редко называет меня «папочкой». Я удивленно посмотрел в телефонную трубку, нажал кнопку выключателя и потом, вспомнив о праздничных приготовлениях для моей дочери, позвонил Дейл О'Брайен в адвокатскую контору «Блэкстоун, Гаррис, Герштейн, Гарфилд и Поллок».

— «Блэкстоун, Гаррис, Герштейн, Гарфилд и Поллок», — ответила телефонистка.

— Дейл О'Брайен, пожалуйста, — попросил я.

— Можно узнать, кто ее спрашивает?

— Мэттью Хоуп.

Я подождал.

— Здравствуйте, мистер Хоуп, — раздался женский голос, — это Кэти, секретарь мисс О'Брайен. Простите, она сейчас занята. Может она перезвонить вам?

Посмотрел на часы. Было только 10.10.

— Буду у себя где-то до полудня, — сказал я. — Попросите ее позвонить мне, хорошо?

— Да, сэр.

Поблагодарил и повесил трубку.

Дейл позвонила через двадцать минут.

— Привет, — сказана она, — как дела?

— Просто ужас.

— Бедняжечка, — посочувствовала Дейл. — Потерпи немножко, увидишь, какую индейку приготовлю. Она у меня уже в холодильнике.

Дейл и моя дочь, вопреки моим попыткам освободить их от кухонных хлопот, настаивали на том, что в День Благодарения следует приготовить обед «по всем правилам». Помимо традиционной фаршированной индейки с жареным сладким картофелем, к которой полагался клюквенный соус, непременно приготовленный своими руками («Какая разница, если взять консервированный?» — спрашивал я), зеленых бобов и слоеного торта с клубничной начинкой, следовало подать на стол сельдерей, оливки, хлеб домашней выпечки и набор всяких сладостей, которые подаются до или вместе с основным блюдом. Я уговаривал своих дам, что с таким же успехом мы могли бы заказать все это в ресторане, особенно если учесть, что нам предстоит еще собраться в дорогу, хотя это малозначительное обстоятельство не идет, конечно, ни в какое сравнение с таким ответственным делом, как обед. Но мне с глубочайшей обидой ответили, что они сначала упакуют все веши, а уж потом примутся за приготовление обеда. Им так хотелось бы продемонстрировать свое кулинарное искусство, а мне лучше бы потерпеть, — неизвестно ведь, чем предстоит нам питаться в Мексике. Что мы будем есть в Мексике, составляло одну из наших главных забот. Я проконсультировался по этому поводу с Джеми Фелпсом, нашим семейным врачом, по чьей просьбе когда-то занимался делом, которое оказалось моим первым знакомством с умышленным убийством. Доктор выписан нам «вибрамицин» и велел принимать его каждое утро в профилактических целях, а кроме того, прописал «ломотил», который надо принимать только в том случае, если одного из нас настигнет месть Монтесумы. Но у нас, тем не менее, все еще было неспокойно на душе. Подумав о страшных болезнях, я вспомнил о коте Дейл.