Козни небесные - [6]
Выйдя из церкви, Моррис стал искать улицу Ривадавии. Он остановился перед двумя башнями, похожими на вход в замок или старинный город; на деле это был вход в пустоту, теряющуюся в бесконечном мраке. Ему чудилось, будто его окружает какой-то зловещий, сверхъестественный Буэнос-Айрес. Он прошел несколько кварталов; устал, добрался до Ривадавии, взял такси и назвал свой адрес: улица Боливара, 971.
Он отпустил такси на углу улиц Независимости и Боливара; подошел к двери дома. Еще не было двух. Времени оставалось достаточно.
Он хотел вставить ключ в замок; ничего не получилось. Нажал кнопку звонка. Никто не открывал; пробежали десять минут. Он возмутился тем, что служанка, воспользовавшись его отсутствием — его бедой, — ночует не дома. Изо всей силы нажал звонок. Услыхал доносившийся как будто очень издалека шум; потом уловил приближавшийся ритмичный стук шагов — один громкий, другой приглушенный. Появилась мужская фигура, в полумраке казавшаяся огромной. Моррис опустил поля шляпы и отступил в темный угол подъезда. Он сразу узнал этого взбешенного, сонного человека и подумал, уж не спит ли он сам. Да, да, хромой Гримальди, Карлос Гримальди. Теперь он вспомнил это имя. Теперь, как ни невероятно, он стоял перед жильцом, занимавшим дом, когда его купил отец Морриса, более пятнадцати лет назад. Гримальди грубо спросил:
— Чего надо?
Моррис вспомнил, на какие только хитрости не пускался этот человек, упорно не желая уезжать из дома, вспомнил бессильное негодование отца, который то грозился, что «вывезет его на свалку», то осыпал подарками, лишь бы тот убрался с глаз.
— Дома сеньорита Кармен Соарес? — спросил Моррис, «чтобы выиграть время».
Гримальди выругался, захлопнул дверь, погасил свет. В темноте Моррис услышал, как удаляются неровные шаги; потом, дребезжа стеклами, гремя колесами, проехал трамвай, потом наступила тишина. Моррис с облегчением подумал: «Не узнал он меня». Но тут же испытал стыд, удивление, негодование. Ему хотелось вышибить ногой дверь, выгнать этого наглеца. Словно пьяный, он заорал во все горло: «Да я в полицию заявлю!» И вдруг, забыв о Гримальди, задумался, что, собственно, означает эта враждебность, какую один за другим проявили к нему все его товарищи. Он решил посоветоваться со мной.
Если застанет меня дома, то еще успеет рассказать обо всем, что произошло. Он остановил такси и велел везти его в проезд Оуэна. Шофер о таком никогда не слышал. Моррис сердито спросил, чему только их учат. Он был зол на всех: на полицию, которая позволяет, чтобы в наши дома врывались всякие проходимцы; на иностранцев, которые портят нашу страну и не умеют водить машину. Шофер предложил ему взять другое такси. Моррис велел ему ехать по улице Велеса Сарсфильда и пересечь железнодорожные пути.
Тут их задержали шлагбаумы; по путям маневрировали бесконечно длинные серые поезда. Моррис велел объехать станцию Сола по улице Толл. Вышел на углу улиц Австралии и Лусурьяги. Шофер потребовал, чтобы он заплатил, не может он ждать его, нет здесь такого проезда. Моррис не ответил, он уверенно зашагал по улице Лусурьяги на юг. Шофер ехал за ним, ругаясь на чем свет стоит. Моррис подумал, что, попадись навстречу полицейский, оба они будутночевать в участке.
— Кроме того, — сказал я, — выяснилось бы, что ты сбежал из госпиталя. У сиделки и всех, кто тебе помогал, были бы неприятности.
— Это меня мало беспокоило, — отмахнулся Моррис и продолжал рассказ.
Он прошел квартал — проезда не было. Прошел другой квартал, третий. Шофер по-прежнему ругался; не так громко, но с еще большей издевкой. Моррис зашагал обратно, свернул на Альварадо, дальше был парк Перейра, потом улица Рочадале. Он пошел по Рочадале; в середине квартала, справа, дома должны были расступиться и открыть проезд Оуэна. Моррис почувствовал, что сейчас ему станет дурно: дома не расступались, он оказался на улице Австралии. Высоко, на фоне ночных туч он увидел водонапорную башню, стоявшую на Лусурьяги, — проезд Оуэна должен быть напротив, его не было. Моррис взглянул на часы. Оставалось едва лишь двадцать минут.
Он пустился чуть не бегом. Но тут же увяз в глубокой, скользкой грязи перед рядом одинаковых мрачных домишек, сам не понимая, где он. Хотел вернуться к парку Перейра, не нашел его. Моррис боялся, как бы шофер не понял, что он заблудился. Тут он увидел прохожего, спросил у него, где проезд Оуэна. Человек жил в другом районе. Моррис в отчаянии двинулся дальше. Показался другой прохожий. Моррис бросился к нему. Шофер выскочил из машины и тоже подбежал. Моррис и шофер, крича во все горло, стали добиваться, не знает ли прохожий, куда девался проезд Оуэна. Человек перепугался, очевидно приняв их за грабителей. Он ответил, что никогда не слышал о таком проезде, хотел еще что-то сказать, но Моррис грозно посмотрел на него. Было уже четверть четвертого. Моррис велел шоферу везти его на угол Касероса и Энтре-Риос.
У госпиталя стоял другой часовой. Моррис раза два прошелся перед дверью, не смея войти. Наконец решился испытать судьбу: показал кольцо. Часовой пропустил его.
Сиделка появилась только на следующий вечер.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Аргентинский прозаик Адольфо Биой Касарес (р. 1914—1999) – один из крупнейший латиноамериканских писателей XX века. Наряду с Борхесом, Маркесом и Кортасаром он уже причислен к классикам мировой литературы.
Известные по отдельности как вполне «серьезные» писатели, два великих аргентинца в совместном творчестве отдали щедрую дань юмористическому и пародийному началу. В книгу вошли основные произведения, созданные X.Л.Борхесом и А.Биой Касаресом в соавторстве: рассказы из сборника «Две памятные фантазии» (1946), повесть «Образцовое убийство» (1946) рассказ.
Составленная X.Л.Борхесом и А.Биой Касаресом «Книга Небес и Ада» представляет собой самый необычный взгляд на древнейшую из «вечных проблем». Привычные истины уживаются в ней с парадоксальными определениями, составители включают себя в антологию, создают апокрифических авторов, приписывают реальным авторам несуществующие тексты… Удовольствие же, получаемое от чтения «Книги Небес и Ада», – это удовольствие от превосходного литературного произведения.
В рубрике «Документальная проза» — Адольфо Бьой Касарес (1914–1999) «Борхес» (Из дневников) в переводе с испанского Александра Казачкова. Сентенция на сентенции — о Шекспире, Сервантесе, Данте, Бродском и Евтушенко и т. п. Некоторые высказывания классика просятся в личный цитатник: «Важно, не чтобы читатель верил прочитанному, а чтобы он чувствовал, что писатель верит написанному». Или: «По словам Борхеса, его отец говорил, что одно слово в Евангелиях в пользу животных избавило бы их от тысяч лет грубого обращения.
«Полтораста лет тому назад, когда в России тяжелый труд самобытного дела заменялся легким и веселым трудом подражания, тогда и литература возникла у нас на тех же условиях, то есть на покорном перенесении на русскую почву, без вопроса и критики, иностранной литературной деятельности. Подражать легко, но для самостоятельного духа тяжело отказаться от самостоятельности и осудить себя на эту легкость, тяжело обречь все свои силы и таланты на наиболее удачное перенимание чужой наружности, чужих нравов и обычаев…».
«Новый замечательный роман г. Писемского не есть собственно, как знают теперь, вероятно, все русские читатели, история тысячи душ одной небольшой части нашего православного мира, столь хорошо известного автору, а история ложного исправителя нравов и гражданских злоупотреблений наших, поддельного государственного человека, г. Калиновича. Автор превосходных рассказов из народной и провинциальной нашей жизни покинул на время обычную почву своей деятельности, перенесся в круг высшего петербургского чиновничества, и с своим неизменным талантом воспроизведения лиц, крупных оригинальных характеров и явлений жизни попробовал кисть на сложном психическом анализе, на изображении тех искусственных, темных и противоположных элементов, из которых требованиями времени и обстоятельств вызываются люди, подобные Калиновичу…».
«Ему не было еще тридцати лет, когда он убедился, что нет человека, который понимал бы его. Несмотря на богатство, накопленное тремя трудовыми поколениями, несмотря на его просвещенный и правоверный вкус во всем, что касалось книг, переплетов, ковров, мечей, бронзы, лакированных вещей, картин, гравюр, статуй, лошадей, оранжерей, общественное мнение его страны интересовалось вопросом, почему он не ходит ежедневно в контору, как его отец…».
«Некогда жил в Индии один владелец кофейных плантаций, которому понадобилось расчистить землю в лесу для разведения кофейных деревьев. Он срубил все деревья, сжёг все поросли, но остались пни. Динамит дорог, а выжигать огнём долго. Счастливой срединой в деле корчевания является царь животных – слон. Он или вырывает пень клыками – если они есть у него, – или вытаскивает его с помощью верёвок. Поэтому плантатор стал нанимать слонов и поодиночке, и по двое, и по трое и принялся за дело…».
Григорий Петрович Данилевский (1829-1890) известен, главным образом, своими историческими романами «Мирович», «Княжна Тараканова». Но его перу принадлежит и множество очерков, описывающих быт его родной Харьковской губернии. Среди них отдельное место занимают «Четыре времени года украинской охоты», где от лица охотника-любителя рассказывается о природе, быте и народных верованиях Украины середины XIX века, о охотничьих приемах и уловках, о повадках дичи и народных суевериях. Произведение написано ярким, живым языком, и будет полезно и приятно не только любителям охоты...
Творчество Уильяма Сарояна хорошо известно в нашей стране. Его произведения не раз издавались на русском языке.В историю современной американской литературы Уильям Сароян (1908–1981) вошел как выдающийся мастер рассказа, соединивший в своей неподражаемой манере традиции А. Чехова и Шервуда Андерсона. Сароян не просто любит людей, он учит своих героев видеть за разнообразными человеческими недостатками светлое и доброе начало.