Козлиная песнь - [46]

Впрочем, если бы и этих книгах речь шла о насекомых, то я бы сомневалась подольше, потому что литература о насекомых хоть, пожалуй, и помогла мне преодолеть отвращение к ним, но некоторые описания я так и не научилась читать без дрожи. Например, те, что встретились мне в разделах «Массаж мозга как способ одурманивания» (об осах, массирующих мозг жертвы, чтобы потом скормить ее в одурманенном состоянии, но живой своим детям), или «Личинки — убийцы собственной матери» (о разновидности комаров, у которых не родившиеся личинки сжирают собственную мать изнутри, причем дочерей ждет та же участь, пока после смены двадцати пяти поколений не появится новое, уже ничем не отличающееся от обычных комаров), или «Преисподняя жизни» (о хищных животных, которые вместе с добычей поедают смертоносных паразитов — тайная месть жертвы в отношении убийцы). Читая подобные разделы, я вспоминала, как соседи стригли своих овец.

Был уже август — для стрижки шерсти слишком поздно, обычно крестьяне снимают с овец теплую зимнюю шубу до наступления лета. Но тогда я этого еще не знала, тогда я еще не читала «Тайн», как я про себя называла мой любимый трехтомник. Я беззаботно подошла к овце, которую сосед как раз стриг электрической машинкой. Он уже почти закончил, оставалось снять шерсть только с задней части туловища. На спине у овцы была огромная рана, а вниз от раны шли две широкие кровавые колеи, до самого живота, словно кто-то вылил ей на спину банку красной краски, которая стекла по бокам. Это была, несомненно, очень едкая и ядовитая краска, потому что «подтеки» были не меньше сантиметра глубиной.

— Личинки проели, — лаконично ответил сосед, когда я осторожно спросила его, не он ли это поранил овцу машинкой. Потом он поставил овцу на ноги — во время стрижки она сидела на хвосте — и попрыскал ей на спину и бока лиловой жидкостью, так что стало казаться, будто на нее опрокинули не красную, а лиловую краску. С желтыми точечками гноя.

За то время, что я здесь жила, я неплохо освоила французский, к тому же, спасибо Глоту, у меня был великолепный словарь, так что в «Тайнах» я смогла прочитать не только о жизненном цикле мух и их личинок, но и об оводах. Овечьи оводы откладывают яйца в овечью кожу. Из яичек появляются личинки, которые сквозь шерсть пробивают себе путь к голове, чтобы через ноздри проникнуть внутрь животного. Затем они разрушают носоглотку, полость рта, дыхательные пути и проедают изнутри даже рога. Овцы безумно чихают, чтобы избавиться от паразитов. Личинкам же только того и надо: вырываясь наружу, они попадают в землю, где образуют в песке куколку, а потом, уже став оводами, выискивают себе следующую овцу, приговаривая ее тем самым к смерти. У всех млекопитающих есть своя собственная разновидность оводов, читала я в книге, и эти оводы в состоянии умертвить приютившее их животное. Насекомые-паразиты составляют десять процентов от всех известных видов животного мира. Как сообщали «Тайны», предстоит еще разобраться, каков процент видов, не являющихся насекомыми, но паразитирующих на чужих организмах. Если, читала я, учитывать бактерии и вирусы, то, может быть, получится, что мы живем в мире, где половине всех тварей приходится спасаться бегством — точнее, ковылять в изуродованном виде прочь — от другой половины?

Я испытывала беспокойство, хотя все шло, казалось бы, хорошо. Я приказала себе не принимать близко к сердцу жизнь и смерть внутри стен нашей крепости, и мне это вполне удавалось. С течением времени мы стали достаточно опытными акушерами и благодаря «Тайнам» научились бороться со всевозможными нематодами, аскаридами, глистами и прочими ленточными и кольчатыми червями, представляющими опасность для жвачных животных. Смерти стало намного труднее проникнуть на нашу территорию, а если она и подбиралась к нашим подопечным, то лишь по нашему приглашению, в храме под названием Бойня.

И все же что-то было не так. Мы теперь не ходили вместе пасти стадо, потому что ты не хотел, чтобы я уставала. После болезни я и сама опасалась слишком большой нагрузки, но мне очень хотелось разок сходить со стадом в лес. Однажды весенним утром в четвертый год моей жизни в деревне, когда ты выпустил из хлева нашу неуправляемую банду, я снова взяла свою палку. Как в былые времена, я заняла свое место в арьергарде, а ты шел впереди колонны в направлении леса, расположенного довольно высоко на склоне. Мы миновали футбольное поле, потом множество полей, поросших молодыми злаками; здесь важно было бежать вверх как можно быстрее, чтобы не нанести слишком большой урон. Сердце мое колотилось, я и забыла, что тропа поднимается вверх так круто.

Лес был достаточно обжитым, чтобы в нем не было страшно, но не слишком ухоженным, здесь стояло много мертвых деревьев, у подножия покрытых мхом, взбиравшимся по стволу вверх. Одно из сухих деревьев почти совсем упало, но застряло верхушкой в вилке другого дерева, нам пришлось подлезать под ствол, что бы пройти дальше. Наши спутницы разоряли и громили все подряд, ни перед чем не останавливаясь. С силой отпихивали более слабых товарок, чтобы добраться до самых лакомых листьев и веток.