Козлиная песнь - [48]

В Париже ты нашел указанный в адресе дом — многоэтажное здание на оживленном авеню в относительно новом районе. Увидев при входе в парадную кнопки звонков, ты нажал на кнопку с соответствующим номером, хотя табличка с именем жильца отсутствовала. «Кто там?» — спросил мужской голос через переговорное устройство. Пока ты ехал во Францию на велосипеде, ты представлял себе, как ответишь: «Один голландец, который очень хочет с вами познакомиться», но вместо этого ты выпалил: «Votre fils», «Ваш сын». Кроме треска в микрофоне никакой реакции не последовало. «Алло, алло!» — закричал ты, и тогда голос сказал, что тот, кого ты ищешь, тут не живет. Голос назвал тебе другой адрес, на юго-востоке страны, в двухстах пятидесяти километрах от Парижа. Он произнес по буквам не только название населенного пункта, но и название улицы. Ты покорно все записал. «Спасибо», — сказал ты в переговорное устройство и поспешно покатил на велосипеде дальше.

Все логично, он переехал, ничего удивительного, ведь письмо с обратным адресом пришло много лет назад, повторял ты про себя по дороге в деревню, этот дальний путь ты проделал меньше чем за два дня. Да ты и не захотел бы жить в огромном городе, где люди окружены диким шумом, который они же сами производят. Ты жал и жал на педали, пока не доехал до большого таинственного дома, — именно так, как ты мне рассказывал раньше. Ты увидел заросли диких цветов за оградой, любопытные морды, высовывающиеся из хлева, благородного дикаря у закопченного котла с картошкой. Это мой отец! — подумал ты, это мой отец, какой у меня потрясающий отец! Я дома, наконец-то я дома. Охваченный волнением, ты подошел, точнее, подлетел к этому человеку. Поскольку во второй раз ты уже не хотел выдать себя с ходу, тебе удалось-таки представиться так, как ты задумал:

— Голландец, который мечтает с вами познакомиться.

— Питер Драммонд, — представился в ответ Питер. Еще не допив налитый тебе Питером чай и не доев картошку для свиней, ты уже понял, что ошибся, что этот человек — не тот, кем ты хотел бы его считать.

К Питеру ты сразу же проникся доверием и рассказал ему про Париж и про голос, отправивший тебя сюда. «That bloody fucking bastard[15], — прошипел Питер. — That bloody fucking owner»[16]. Звали хозяина Клод Дюжарден, голос, говоривший через переговорное устройство, скорее всего, принадлежал твоему отцу. Питер ничему не удивлялся, он уже давно понял, что Клод — страшный бабник.

— Ты вовсе не обязан относиться к этому bloody fucking bastard как к отцу, — посоветовал он тебе. — Честное слово, он этого не стоит. Между вами нет ничего общего. Оставайся здесь, а когда он приедет, посмотришь на него и решишь, нужен ли тебе такой отец. Если он тебе не понравится, то и забудь про него. Come on, boy[17]. — И Питер принялся посвящать тебя в тонкости ухода за нэнни. Вы вместе пасли их, он учил тебя, как надо кричать, как угрожать, как их различать и как ими управлять. Ты остался жить у Питера, и вам обоим это казалось чем-то само собой разумеющимся.

Позднее, когда я уже приехала к тебе в деревню, ты надеялся всей душой, что я ни о чем не догадаюсь, что тебе не придется признаваться, что этот недоносок — твой отец. Сказать, что ты его стыдился, значит не сказать ничего. Поскольку твоя мама тоже произвела на меня не самое лучшее впечатление, ты думал, что я от тебя отвернусь, что ты перестанешь меня интересовать. Человек с такими генами, чего от него ждать? Если я узнаю, кто твой отец, ты меня лишишься, а ты этого не хотел, ты этого ни в коем случае не хотел.

— Я сразу же догадалась, Йойо. — Я взяла тебя за руку и провела ею по своей щеке. — Как только услышала его имя. Но чем ближе мы его узнавали, тем труднее было об этом заговорить.

Твоя реакция была бурной.

— Иоио, при первом же взгляде на этого типа я понял, что отец мне был нужен только для того, чтобы появиться на свет и познакомиться с тобой. Вот тебе честное слово, что с этого момента я полностью свободен от всякой наследственности.

К вечеру мы с тобой оба занемогли. Ты прилег на соломе в хлеву, где тебя и вытошнило желчью, оказалось, что плющ действительно ядовит. А я безумно устала, бегать за стадом все еще было для меня слишком большим напряжением. У меня вздулись вены на руках, мышцы тела свело судорогой, малейшее движение требовало дикого напряжения. Стоило мне пройти десять метров медленным шагом, как сердце начинало стучать вдвое быстрее и не успокаивалось еще минут двадцать. Но выбора не было, в кормушки блеющих от голода животных надо было заложить сено, ты тоже нуждался в уходе, как и Эмили, простудившаяся после купания в луже с ряской и дрожавшая сейчас от озноба. Раньше она всегда была в числе вожаков стада, но теперь младшие нэнни списали ее со счетов. Они танцевали, стоя на ней, словно это был ящик или камень. Одна девочка даже хорошенько разогналась, чтобы с разбега вонзить рога старушке в ребра, словно говоря: «Убирайся отсюда, бабка, теперь я за главную!» Эмили послушалась, разогнув одеревеневшие суставы, она поднялась с соломы, отошла метра на два и легла снова. Я нежно погладила ее по позвоночнику, просевшему посередине, как крыша старого сарая. Тут же подошла еще одна девочка, чтобы, мощно боднув Эмили, объяснить ей, что к чему и кто чего теперь стоит.