Козельщанская икона Божией Матери, Козельщанский женский монастырь - [37]

[14], бывшего городским головою г. Киева. Как я любила его. Но его расстреляли и я бежала сюда.

— Так расскажите, как же Вы исцелились, — спросил немного пришедший в себя я.

— А вот слушайте. Я училась в Полтавском институте благородных девиц. Училась хорошо. Была общей любимицей. Меня чуть ли не на руках носили, п[ри] ч[ем] отец мой, когда приезжал в институт, то всем — всем подарки привозил: и подругам, и начальнице, и воспитательницам. Любимым моим занятием было прыгать по лестнице, по ступенькам сверху вниз. Сначала через две, потом через три. А раз перепрыгнула через пять. И впервые почувствовала боль в ступне ноги. Сначала скрывала эту болезнь. Но она становилась всё острее и больнее. Воспитательница обратила внимание, пригласила врача, и оказали первую помощь. Но боль не унималась. Появилась опухоль, стало выкручивать ногу. Пригласили профессоров из Киева. По делнем[15]совещании забинтовали в гипс. Так пролежала до св. Пасхи. Родители мои собирались в храм. И меня звали. Но я подумала, что буду там всем в тягость, и не поехала. И хорошо сделала. Когда они уехали, со мною случилось новое несчастье. Вторую ногу стало выворачивать. И я пережила новые мучительные боли. Вызвали экстренно врачей и вторую мою ногу залили в гипс. И вот 2^1/2года лежала я в гипсе, как труп. Сколько приезжало врачей из Москвы, Харькова, Киева, не помню уже. И вот как‑то домашний фельдшер дал совет обратиться к парижскому профессору Шарко, слава которого гремела по всей Европе.

Может быть, у дочери Вашей болезнь возникла на нервной почве, — говорили фельдшера. Отец мой на всё готов был, лишь бы помочь мне. И он написал Шарко. Тот ответил, что специально в Полтаву не поедет, но в Москве готов осмотреть больную дочь. Назначен был день приезда Шарко в Москву. Начались приготовления к отъезду. Мучительные были дни. Мать почти оставила меня одну. А я каждую минуту зову ее посидеть, поговорить, успокоить. Наконец, мама устала от моих просьб и раз приходит и приносит мне образ Б[ожией] М[атери] и говорит:

— Маша, вот наш фамильный образ. И в нашей семье живет такое предание: если кто из больных приложится к образу и почистит его, тот обязательно выздоровеет. — С этими словами и подает мне образ Б[ожией] М[атери] — а я тут же подумала: хочет отвязаться от меня. Но я образ все‑таки взяла и полотенцем отерла его и, усмотревшись в лик Божией Матери стала молиться:

— Пречистая Богомати! Я — калека. Мне горькая жизнь уготована. Возьми меня к Себе или восстави от одра болезни.

В один миг сильная боль, появившая[ся] в позвоночнике, заставила меня закричать и лишила меня сознания.

Все сбежались на мой крик. Я вскоре очнулась и почувствовала, что ко мне вернулась способность владеть ногами.

— Мама! Я исцелилась! — воскликнула я.

— Перестань, Маша, этим не шутят.

— Но посмотри, посмотри, я шевелю ногами.

Действительно, я исцелилась. Позвали врача, сняли гипс, я поднялась, села на кровати, а потом бросилась на шею матери. Но ноги ослабели, и я снова улеглась на постель. С этих пор я быстро стала крепнуть и к отъезду в Москву ходила, как и все.

Я не стану описывать, как мы поехали в М[оскву], что говорили профессора и что говорил Шарко. Скажу только, что Шарко сказал отцу: «Если бы не профессора, лечившие больную, то я не поверил бы Вам».

Весь 1920 г. М[ария] В[ладимировна] прожила у меня, на Кузнечной ул., д.14, кв.19. Жила она тихо, спокойно, часто посещала церковь, а вечера проводила с моей семьей в душеспасительной беседе. К концу года появились у нее нарывы на голове и оч[ень] большие. Она почувствовала надвигающуюся смерть и причастилась. Исповедь ее была на редкость глубокая — сердечная, христианская. Умерла в полном примирении со всеми. Последние ее слова были: «Господи, спаси от бед сестер моей обители. Батюшки, никогда не забывайте в своих молитвах моих дорогих сестер». И с этой молитвой умерла.

Похоронена она мною в 1921 г. на Одесском 3–м кладбище под фамилией Армашевская (по 2–му мужу).

Мир праху ея и вечный покой ея душе!

Письмо кончаю, а посылки с образом до сих пор нет.

Среди полтавского духовенства нет ли протоиерея о[тца] Григория Лысяка, моего бывшего сослуживца по Одессе? Пишут мне, будто он в Полтаве.

Еще одна просьба: 6/ХП по новому ст[илю] помолитесь о здравии моем.

Есть ли в Полтаве сушеные белые грибы и в какой цене? Я вышлю денег, и попрошу выслать 3 кг.

Душевно Ваш прот[оиерей] Ал. Введенский». П. Н. «Только что получил повестку на Вашу посылку. Сколько радости, сколько благодарности наполняют мою душу. Глубокое, сердечное спасибо всем, порадовавшим меня.

Благодарим Вам молитвами».

Письмо второе, написанное А. Г. Введенским вскоре после первого, в том же 1953 году.

«Возлюбленная о Христе сестра Антония!

Еще и еще раз благодарю за присланный Вами образок Козельщинской иконы Божией Матери. При взгляде на него слезы полились из глаз моих и уже не послышались старые слова укоризны: «не буди неверен, но верен», какие всегда теснились в мою душу при взгляде на сей образ, как об этом я Вам писал.

Вот только горе. Не имею акафиста. Убедительно прошу Вас. Поручите какой‑нибудь машинистке напечатать на пишущей машинке в 3–х экз[емплярах] акафист. Все расходы я оплачиваю немедленно по получении.