Козельщанская икона Божией Матери, Козельщанский женский монастырь - [39]

Случилось обстоятельство, которое возбудило надежду в графе иметь свидание со знаменитым Шарко в Москве. И. А. Лямин задумал вызвать знаменитого парижскаго врача в Москву для своей больной. Этим случаем и решил воспользоваться граф и известил свою супругу, чтобы она опять с дочерью приехала в Москву.

В 1881 г. 21 февраля в поместье графа были гости. Шла тихая беседа. В это время, когда и больная, как будто забыв о своей болезни, поддалась общему настроению мирной беседы, была получена телеграмма, призывающая их в Москву для свидания с Шарко. Это известие не обрадовало несчастную страдалицу. А напротив, напомнило ей тяжелое положение, далекую утомительную дорогу в вагоне, лица докторов и гостинной прислуги, склянки, сигнатурки и Шарко, который, Бог знает, что скажет… Слезы показались на глазах больной. Мать пошла похлопотать о приготовлении в путь. Она с помощью прислуги скоро уложила все нужное; оканчивая сборы и, оставшись одна с больною, указывая на фамильный образ Богоматери, сказала: «Маша, мы едем завтра в Москву, возьми, дорогая моя, образ Богоматери, почисти ее ризу (чистить ризу иконы было в обычае семейства, когда собирались о чем либо особенном молиться пред нею) и поусерднее помолись пред нашей Заступницей. Проси, да поможет нам благополучно совершить путь и вразумить врачей облегчить твою, болезнь». Покорная дочь, молча с благоговением взяла св. икону и в горячей молитве к Царице Небесной, скорой Помощнице и Утешительнице всех несчастных и скорбящих, искала себе защиты, утешения и помощи, которой не могли дать ей люди…

Во время молитвы больная почувствовала вдруг что‑то необыкновенное. В ногах и оконечностях рук, лишенных всякого ощущения, она вдруг почувствовала силу. Это чувство было так сильно, что больная, совсем забыв о своем страшном положении, громко воскликнула: «Мама, мама! я чувствую ноги. Мама! я чувствую руки» и быстро начала срывать с своих ног стальные восьми фунтовые упорки и бинты. Бедная мать так была поражена всем этим, что не знала, что и делать. «Окрепший вдруг голос дочери, в котором так резко звучит тон какой‑то необыкновенной радости, быстрые движения, радостное лицо, все это, — говорила обрадованная мать, — до того меня поразило, что я в первыя минуты подумала, что моя дочь лишилась рассудка. Бросившись к дочери и обнимая ее, я могла только произнести: Бог с тобою, Маша!.. Что с тобой!..» На радостный крик больной и матери сбежались все бывшие в доме, и они увидели необыкновенную картину: вполне расслабленная доселе теперь явилась пред ними совсем здоровая, крепкая, расхаживающая по комнате, чтобы показать, что она так же здорова, как и все, с недоумением на нее взирающие. Исцелевшая, мать и все бывшие усердно молились пред образом Богоматери во время молебна…

22 февраля, на другой день после совершившегося чуда, графиня со своей здоровой уже дочерью, взяв с собою и образ Богоматери, отправилась в Москву. Граф Капнист встретил свое семейство на Курском вокзале железной дороги. Радости отца не было пределов. Он оглядывал свою любимую дочь со всех сторон, велел ходить, прохаживаться и, уверенный в совершившемся чуде, представил ее в Москве всем врачам, лечившим ее, крепкою и свежею, без всяких признаков болезни, которую доктора считали неизлечимой. К графу приезжали знаменитые врачи столицы, приглашенные им осмотреть бывшую их пациентку, гг. Павлинов, Каспари, Склифасовский, Корсаков и др. Все они признали молодую графиню здоровой, выражая свое недоумение пред совершившимся фактом выздоровления. Профессор Склифасовский сказал, что он смущен и не может с научной точки объяснить случай выздоровления больной. Сам г. Шарко, эта знаменитость по части лечения нервных болезней, называя болезнь графини истерией, отказался в то же самое время объяснить ея вывихи в руках и ногах, а также и мгновенное ее выздоровление. Тут он сказал, что подобной болезни и выздоровления он не встречал в своей практике. «Если бы, — прибавил он, — отец, мать, дочь и доктора, лечившие больную, не были сами свидетелями — очевидцами ее болезни и сами же не рассказывали мне о ней, я все слышанное от них счел бы за мистификацию». И присовокупил: «Я приезжал в Москву для того, чтобы убедиться на опыте, как наука бессильна и как всесилен Господь». Между тем весть об этом чуде разнеслась по всей Москве. Много стало приходить к графу и приезжать для поклонения святому образу.

В Лоскутную гостиницу, где жил граф с семейством, начала собираться знать. Все расспрашивали, желали видеть образ, исцеленную, всем хотелось выслушать все об исцелении больной от отца и матери. Вот как сам граф в письме к своей сестре описывает движение в Москве во время его пребывания там со св. образом и с дочерью: «Религиозная Москва, заслышав о чуде от св. иконы, двинулась к нам в Лоскутную на поклонение образу. Тьма — тьмущая публики, засыпали нас грудами карточек, выражая горячее желание поклониться святыне и хотя на минуту привезти икону к их больным домашним. Разнеслась молва об исцелениях в Москве: два-три случая поразительные я сам знаю. Многие предлагали содействовать украшению иконы, или устройству церкви, и предложениям не было конца. Не буду описывать, до какой степени все это поразило и потрясло меня. Самаго различнаго свойства чувства овладели мной. Но когда, с дозволения преосвященнаго Алексия, я дал нашу дорогую икону для всенародного поклонения в церковь, когда я увидел тысячи молящихся, когда услыхал я и от священника, и от старосты, что они не помнят такой толпы молитвенников, — я был поражен величием благоговения православного народа к религиозной святыне, а вместе и величием совершившегося события. Толпы давили друг друга за клочок ваты от иконы, или за каплю св. воды. Все это происходило как раз в роковое время, в первых числах марта, и смело скажу, что, несмотря на весь ужас, охвативший всех, во многих благотворно было парализировано то неотразимое впечатление, которое давило душу и терзало сердце, возбуждая в скорбной душе покаяние о грехах, и молитвенное упование на благодатное покровительство и заступление Богоматери. Да, дорогие друзья, как ни много я пишу, но и сотой доли не в состоянии передать вам, как бы хотелось. Скажу только одно, что теперь много более я стал религиозен, чем был. Молюсь и нахожу удовольствие в молитве. О вас, мои друзья, я также принес мои грешные молитвы, да сохранит и не оставит вас своими молитвами Царица Небесная…».