Ковчег - [48]
— Ладно, мы сейчас, — промолвил Джесси и подал знак рукой, чтобы все сошли с ковра.
Занудин с Музыкантом неловко вскарабкались на кучу мусора. Панки скатали ковер и, отбросив в сторону крышку проделанного в полу люка, друг за другом спустились в темень осклабившегося лаза. Занудин вопросительно взглянул на Музыканта.
— То, что там внизу, мы называем «конференц-залом», — пояснил Музыкант.
— А через наши комнаты тоже можно туда попасть?
— Нет, нельзя. Только через Панков и больше никак. Такая уж своеобразная у «Ковчега» планировка.
Занудин, не зная чем себя занять, долго смотрел в люк, из которого, ему казалось, сквозило.
Время текло, часы на стене показывали за полночь, а Панки все не возвращались.
— Музыкант, кто такая Лэнси? — задал вопрос Занудин, лишь бы прервать затянувшееся молчание.
— Откуда же я могу знать, про кого ты спрашиваешь? — удивился Музыкант.
— От Вашаса ее имя слышал, — Занудин помялся. — Я ведь с ним, говорил тебе или нет, еще раз встречался…
Музыкант, почесав щеку, с сомнением поглядел на Занудина.
— Ах, это, наверное, девчонка его. Такая же наркоманка. Убил он дуреху…
— Как?! Убил?! Значит, все-таки… убил. А я думал, он только себя порезал, ненормальный… Постой! И ты уже знал?! Надо же в полицию обратиться — а мы вместо этого…
— Мы тут сами себе полиция, Занудин, не переживай. И налоговая, и нравов, и криминальная, и какая хочешь. Да и потом, дело это давно минувших времен — что нас ровным счетом не касается.
— Минувших?.. Не касается?..
Музыкант резким движением откинул волосы с лица.
— Меня, например, другое интересует. Я ведь знаешь, чего поперся сегодня на эту Ночь дурацкую? Если Панки со своим Вашасом слишком зарвутся — все Ною выложу без зазрения совести. Так и так, скажу, чего это они зарываются?! Пусть прижмет им хвосты. Каждый должен знать свое место. Правильно я рассуждаю, как по-твоему?
Занудин молчал и казался подавленным. Он и Музыкант друг друга не слушали.
— Да ты не тушуйся.
— Я не тушуюсь.
— Вот и хорошо.
— Убил, значит, Вашас свою подружку… ножом зарезал — и ничего, — промямлил Занудин себе под нос.
— Снова-здорово! Заладил! Какая нынче-то важность?
— Из головы не выходит…
— Любили они друг друга, во-о как, — усмехнулся Музыкант. — А он ее — чик! — и того…
— Любили?
— Любили-любили…
— Да разве же Вашас кого-то любить способен? Нет… я судить не берусь… но… он очень озлобленный…
— Это мы с тобой, Занудин, никого не любим. А к падали всякой, я заметил, прекрасное само тянется. В этом есть какая-то неподвластная объяснению высшая ирония, знаешь. Даже обидно порой.
Слова Музыканта ввели Занудина в глубокую задумчивость, отогнать которую помогли вернувшиеся Панки.
— Тащите свои анусы сюда, придурки! Панковская Ночь в разгаре!
— Пойдем, — Музыкант пропустил Занудина вперед.
Спустившись по винтовой лестнице, они оказались в небольшой мрачной комнатушке, походившей на некий «гибрид» актерской гримерки и наркопритона. На стенах висели глянцевые плакаты и зеркала, множество измятых цветастых костюмов на алюминиевых крючках. Пол был усыпан использованными шприцами, пустыми пакетами из-под сока, пластиковыми стаканчиками. В центре комнаты красовался покосившийся стол-треножник, несколько табуреток и туго перетянутые скотчем короба с вопящими надписями:
! НЕ КАНТОВАТЬ!
Джесси пригласил собравшихся присесть и, подобрав с пола четыре стаканчика, из грязной банки с затертой этикеткой разлил в них подозрительного цвета жидкость.
— Панки хой! — раздался его звонкий голос. — Пейте, гоблины! Пейте нашу молодую кровь, наше молодое семя, столовую соль, заменившую наши молодые невыплаканные слезы, и славный алкоголь, дающий напитку жизни — горечь и цвет жизни! Пейте…
Занудин оторопело покосился на Музыканта.
— Я думаю, это просто сок с водкой, — успокаивающе пробурчал Музыкант.
Все кроме Занудина выпили. Занудин медлил и озирался по сторонам. Только сейчас он обратил внимание, как стены «наркогримерки» сотрясались под давлением психоделических басов гремевшей где-то музыки. Занудин поднес стакан к лицу — в нос ударил резкий запах спирта с примесью прелой вони. Занудин залпом выплеснул в рот жидкость, и стены тотчас завибрировали сильнее.
— Вперед-труба-зовет! — выкрикнул Джесси и вскочил с табуретки, тут же с грохотом за ним опрокинувшейся.
Все остальные тоже поднялись на ноги. У Занудина кружилась голова.
Джесси отворил пискнувшую петлями дверь, которую Занудин среди плакатов и платьев до этого момента не замечал, и четверка дружно двинулась по слабоосвещенному проходу с низким потолком. Басы планомерно нарастали.
Три раза они сворачивали направо, спустились по обгрызенным ступенькам вниз, повернули налево, поднялись — музыка становилась громче, — Джесси толкнул перед собой следующую дверь, и музыка взорвалась громоподобным гулом! Она сдавила внутренности, и от неожиданности Занудин закачался из стороны в сторону, словно стебель хиреющего растения на ветру.
То место, куда попала компания, представляло собой зал площадью в два или три «ковчеговских» холла. Со сценой и амфитеатром. Мерцающим освещением и спертым воздухом.
На сцене кривлялась до безобразия шумная панк-группа — пятеро длинных нескладных дистрофиков с высокими оранжевыми ирокезами на головах. Один, как умалишенный, колотил по барабанам. Трое других с тем же исступленным усердием скрежетали по струнам гитар. Пятый, выступающий в роли вокалиста, рычал в микрофон какую-то ужасную абракадабру (причем микрофон находился так близко к разевающейся пасти горлопана, что со стороны казалось — он его поедает).
Своеобразный «симбиоз» молодежной драмы и футуристической фантазии. А одновременно — увлекательное художественное исследование проблемы извечных противоречий между Мечтой и Данностью… Идет затяжная война, далекая и непонятная для одних, нещадно коверкающая судьбы другим. Четверо друзей, курсанты военного училища, вступают в неожиданное для самих себя соглашение: каждый из них должен успеть воплотить в жизнь свою самую сокровенную мечту в отпущенный до призыва срок. Новоиспеченные «покорители химеры» теряются в соображениях, как приступить к выполнению намеченного, любая попытка заканчивается непредсказуемым курьезом.
Книга Тимура Бикбулатова «Opus marginum» содержит тексты, дефинируемые как «метафорический нарратив». «Все, что натекстовано в этой сумбурной брошюрке, писалось кусками, рывками, без помарок и обдумывания. На пресс-конференциях в правительстве и научных библиотеках, в алкогольных притонах и наркоклиниках, на художественных вернисажах и в ночных вагонах электричек. Это не сборник и не альбом, это стенограмма стенаний без шумоподавления и корректуры. Чтобы было, чтобы не забыть, не потерять…».
В жизни шестнадцатилетнего Лео Борлока не было ничего интересного, пока он не встретил в школьной столовой новенькую. Девчонка оказалась со странностями. Она называет себя Старгерл, носит причудливые наряды, играет на гавайской гитаре, смеется, когда никто не шутит, танцует без музыки и повсюду таскает в сумке ручную крысу. Лео оказался в безвыходной ситуации – эта необычная девчонка перевернет с ног на голову его ничем не примечательную жизнь и создаст кучу проблем. Конечно же, он не собирался с ней дружить.
Жизнь – это чудесное ожерелье, а каждая встреча – жемчужина на ней. Мы встречаемся и влюбляемся, мы расстаемся и воссоединяемся, мы разделяем друг с другом радости и горести, наши сердца разбиваются… Красная записная книжка – верная спутница 96-летней Дорис с 1928 года, с тех пор, как отец подарил ей ее на десятилетие. Эта книжка – ее сокровищница, она хранит память обо всех удивительных встречах в ее жизни. Здесь – ее единственное богатство, ее воспоминания. Но нет ли в ней чего-то такого, что может обогатить и других?..
У Иззи О`Нилл нет родителей, дорогой одежды, денег на колледж… Зато есть любимая бабушка, двое лучших друзей и непревзойденное чувство юмора. Что еще нужно для счастья? Стать сценаристом! Отправляя свою работу на конкурс молодых писателей, Иззи даже не догадывается, что в скором времени одноклассники превратят ее жизнь в плохое шоу из-за откровенных фотографий, которые сначала разлетятся по школе, а потом и по всей стране. Иззи не сдается: юмор выручает и здесь. Но с каждым днем ситуация усугубляется.
В пустыне ветер своим дыханием создает барханы и дюны из песка, которые за год продвигаются на несколько метров. Остановить их может только дождь. Там, где его влага орошает поверхность, начинает пробиваться на свет растительность, замедляя губительное продвижение песка. Человека по жизни ведет судьба, вера и Любовь, толкая его, то сильно, то бережно, в спину, в плечи, в лицо… Остановить этот извилистый путь под силу только времени… Все события в истории повторяются, и у каждой цивилизации есть свой круг жизни, у которого есть свое начало и свой конец.
С тех пор, как автор стихов вышел на демонстрацию против вторжения советских войск в Чехословакию, противопоставив свою совесть титанической громаде тоталитарной системы, утверждая ценности, большие, чем собственная жизнь, ее поэзия приобрела особый статус. Каждая строка поэта обеспечена «золотым запасом» неповторимой судьбы. В своей новой книге, объединившей лучшее из написанного в период с 1956 по 2010-й гг., Наталья Горбаневская, лауреат «Русской Премии» по итогам 2010 года, демонстрирует блестящие образцы русской духовной лирики, ориентированной на два течения времени – земное, повседневное, и большое – небесное, движущееся по вечным законам правды и любви и переходящее в Вечность.