Ковчег - [49]
В зале и на уступах амфитеатра бесновалась неуправляемая толпа, человек триста. Одеты все были по-панковски, как Джесси и Факки. Свирепые, разгоряченные лица, жуткий рев, рваная пелена сигаретного дыма над всклокоченными шевелюрами разных оттенков. Все прыгали вверх-вниз, ударяясь и отталкиваясь друг от друга руками и ногами. Позже Музыкант объяснил Занудину ― так они слэмовали. Слэм. Или пого. Их танец. Единственный, который становится понятен только в состоянии неистовства. Тот, что родился еще в пещерах дикарей и дожил до современности. В угаре люди пытались запрыгнуть на сцену. Оранжевоволосые дистрофики грифами гитар и тычками тяжелых ботинок сталкивали их вниз, что, казалось, совсем не отвлекало панк-группу от музицирования. Люди так и прыгали туда-сюда словно кузнечики.
Занудин попятился. Давно он не видывал такого скопления людей, а сумасшедшая музыка и эти агрессивные танцы пого вызывали паническую растерянность.
Музыкант схватил Занудина за руку и удержал подле себя. Джесси и Факки уже успели скрыться в гуще толпы. Пытаясь перекричать стоящий гул, Музыкант загорланил Занудину в самое ухо:
— Хочешь уйти — уйдем. Но не так же сразу. Станет дурно — прислонись к стене или сядь на пол. Здесь это в порядке вещей.
— Я понял, — прокричал в ответ Занудин и освободился от крепкой кисти Музыканта.
— Панки хой! Анархия! Панк не умрет!! — ревели слэмующие. — Хой! Хой! Хой!
Занудин отошел к стене и взглянул на Музыканта. Тот, наблюдая за происходящим в «конференц-зале», сдержанно улыбался.
Внезапно от кучи-малы отделился бритоголовый толстяк с татуированным лицом. В два счета он подскочил к Музыканту и в неимоверном прыжке врезался пузом в его физиономию. Музыкант рухнул на пол и замер, а озадаченный толстяк, ожидавший чего-то явно другого от своего фортеля, неуклюже скрылся в том же направлении, откуда и возник. Занудин хотел было кинуться к Музыканту, попытаться привести его в чувства — но тут же забыл обо всем…
Музыка стихла совершенно неожиданно. Люди в зале поникли и ленивыми взглядами косились в сторону сцены, с которой так же лениво один за другим уходили дистрофики. На их место, взмахивая руками, выбежал причудливого вида конферансье: в косой кожаной куртке и галстуке-бабочке — остальной одежды на нем попросту не было. Зал вяло заревел.
— Итак! Молодая альтернативная команда «Перетертые в порошок мошонки» покидают нашу фиесту, и теперь… — бодро начал конферансье, по-женски виляя тазом и переминаясь на вогнутых в коленках ногах.
Под гудение зала на сцену посыпались пластиковые бутылки.
— А ну заткнитесь, пидоры! — заорал конферансье и, выбрав из-под ног одну из долетевших бутылок, запустил ею обратно в толпу.
— Понюхай мою балду! — раздалось из темноты амфитеатра.
— Недоделок!
— Сдрызни!
— Шлюхино отродье!
— Чего за хре-е-ень!..
Начался дружный обмен ругательствами ― самыми непристойными и изощренными. В разгоревшемся вербальном бою конферансье-эксгибиционисту приходилось противостоять целому залу. Все это показалось Занудину частью какой-то не совсем поддающейся пониманию игры.
— И теперь, — еще громче закричал конферансье, уловив короткую передышку толпы, — на сцене появится наш специальный гость и неизменный вдохновитель… — Он выдержал интригующую паузу. — Самый сексуальный пистолет из всех пистолетов… — Опять пауза. — Сад Вашас!! Просим, просим. Встречайте.
После этих слов раздался и вовсе неистовый рев.
— У-у-у-а-а-у! Ги-ги-ги-ги-ги! Сад! Сад! Сад! Сад!
«А он здесь пользуется популярностью, — отметил про себя Занудин. — Впрочем, чему я удивляюсь?»
На сцену вышел Сад Вашас. За ним тут же последовали музыканты, но панк-рокер подал достаточно понятный знак, что ему никто не нужен — и те убрались восвояси. Конферансье, широко улыбаясь и раскачивая в руке микрофон, двинулся навстречу Саду Вашасу, словно желал с ним не меньше чем обняться и расцеловаться, но как только они поравнялись, Вашас без лишних церемоний столкнул горе-конферансье со сцены.
— У-у-у-а! Хой! Хой! Хой! — одобрительно заревела толпа.
Вашас подобрал упавший под ноги микрофон, с ненавистью обвел взглядом зал и все темные закоулки амфитеатра.
— Вы думаете, я буду петь? Буду разрывать ради вас свое горло на тысячу кусочков? Держи карман шире. К черту, что вам хочется песен — я не пою для трупов. Вы ждете, что я буду разбивать бутылки о свои руки и грудь? Снова ни черта подобного. Что буду резать себя ножом и выставлять вам свои раны напоказ: «Посмотрите, моя утраченная жизнь — сплошное громкое отчаяние»?! Вы желаете видеть мученика панк-рока? Нет, нет и нет. Понимаете, что я говорю? НЕТ. Вам не приходило в голову, что это тоску на меня нагоняет и обламывает, кретины?..
Занудин наблюдал замешательство публики — замешательство тяжкое, густое — и пытался угадать, долго ли оно еще продлится.
— А знаете что? — рявкнул Сад Вашас. — Я почитаю вам стихи. Ха-ха-ха. Вы понимаете, о чем я? Стихи!
Сад Вашас размахнулся и выкинул микрофон в зал.
Он прохаживался взад-вперед и читал обещанные стихи, но слышали его, должно быть, единицы — та малочисленная кромка толпы, что находилась у самой сцены.
Своеобразный «симбиоз» молодежной драмы и футуристической фантазии. А одновременно — увлекательное художественное исследование проблемы извечных противоречий между Мечтой и Данностью… Идет затяжная война, далекая и непонятная для одних, нещадно коверкающая судьбы другим. Четверо друзей, курсанты военного училища, вступают в неожиданное для самих себя соглашение: каждый из них должен успеть воплотить в жизнь свою самую сокровенную мечту в отпущенный до призыва срок. Новоиспеченные «покорители химеры» теряются в соображениях, как приступить к выполнению намеченного, любая попытка заканчивается непредсказуемым курьезом.
В России быть геем — уже само по себе приговор. Быть подростком-геем — значит стать объектом жесткой травли и, возможно, даже подвергнуть себя реальной опасности. А потому ты вынужден жить в постоянном страхе, прекрасно осознавая, что тебя ждет в случае разоблачения. Однако для каждого такого подростка рано или поздно наступает время, когда ему приходится быть смелым, чтобы отстоять свое право на существование…
Дамы и господа, добро пожаловать на наше шоу! Для вас выступает лучший танцевально-акробатический коллектив Нью-Йорка! Сегодня в программе вечера вы увидите… Будни современных цирковых артистов. Непростой поиск собственного жизненного пути вопреки семейным традициям. Настоящего ангела, парящего под куполом без страховки. И пронзительную историю любви на парапетах нью-йоркских крыш.
История подростка Ромы, который ходит в обычную школу, живет, кажется, обычной жизнью: прогуливает уроки, забирает младшую сестренку из детского сада, влюбляется в новенькую одноклассницу… Однако у Ромы есть свои большие секреты, о которых никто не должен знать.
Эрик Стоун в 14 лет хладнокровно застрелил собственного отца. Но не стоит поспешно нарекать его монстром и психопатом, потому что у детей всегда есть причины для жестокости, даже если взрослые их не видят или не хотят видеть. У Эрика такая причина тоже была. Это история о «невидимых» детях — жертвах домашнего насилия. О детях, которые чаще всего молчат, потому что большинство из нас не желает слышать. Это история о разбитом детстве, осколки которого невозможно собрать, даже спустя много лет…
Строгая школьная дисциплина, райский остров в постапокалиптическом мире, представления о жизни после смерти, поезд, способный доставить вас в любую точку мира за считанные секунды, вполне безобидный с виду отбеливатель, сборник рассказов теряющей популярность писательницы — на самом деле всё это совсем не то, чем кажется на первый взгляд…
Книга Тимура Бикбулатова «Opus marginum» содержит тексты, дефинируемые как «метафорический нарратив». «Все, что натекстовано в этой сумбурной брошюрке, писалось кусками, рывками, без помарок и обдумывания. На пресс-конференциях в правительстве и научных библиотеках, в алкогольных притонах и наркоклиниках, на художественных вернисажах и в ночных вагонах электричек. Это не сборник и не альбом, это стенограмма стенаний без шумоподавления и корректуры. Чтобы было, чтобы не забыть, не потерять…».