Коварный камень изумруд - [95]
— В любой время, господин Бенкендорф, я согласен говорить об этом человеке. Хоть на плахе.
— Ну, не шутите так, — рассмеялся Александр Христофорыч, — до плахи у нас с вами далеко. Да и не видать её...
— Николай Ермилович, — обратился Егоров к бывшему своему сослуживцу Струмилину, — а подскажи-ка ты мне, где нынче изволит проживать господин Словцов?
— Господин Словцов изволит ныне проживать в Екатеринбурге.
— Хватит! Разговорились тут! — крикнул Бенкендорф. — Ты, Струмилин, ступай обедать. И распорядись там, в кухмистерской, подать нам сюда чая, да мяса отварного, да... ну сам знаешь, чего нам троим подать к обеду. Время дорого!
Струмилин поклонился, чуть искоса подмигнул Егорову и исчез из кабинета.
Глава пятьдесят первая
После обеда, весьма простого, без супа и вина, Бенкендорф вызвал писаря, и тот умелой рукой быстро записал показания Егорова относительно того, какой механизм создал в столице Российской империи глава местных иезуитов Фаре де Симон. Простой механизм — в виде конторы по снабжению бедных армейских и гвардейских офицеров денежными средствами. Отдельно было записано сообщение Егорова о собрании купцов в сибирском городе Иркутске. И о том, как на том собрании купцы собирались отделить Сибирь от Америки.
— А дату отделения Сибири купцы назначили? — спросил Бенкендорф.
— Того уже не знаю, — ответил Егоров. — Я уже плыл в сторону Америки.
Бенкендорф махнул рукой писцу — уходить, но тот не ушёл, пока не получил на исписанных бумагах личной подписи Егорова. И настоял, чтобы дату Егоров поставил. Егоров за ту тщательность писца похвалил и выдал ему на ладонь американский доллар малой монеткой.
Бенкендорф поморщился, но своего писца публично не обругал.
За писцом скрипнула дверь, Бенкендорф отвалился от стола, встал с кресла, прошёлся вдоль зашторенных окон. Слегка отодвинул штору. На столичный город надвинулся вечер.
Что-то такое, интересное обдумывал. Обдумал. Повернулся к Егорову:
— Я сейчас велю удалить на короткое время вашего... э-э-э...
— Компаньона, ваше превосходительство. Только я в любом случае буду против такого удаления. Пока я считаюсь американским гражданином, а О'Вейзи в российских пределах считается моим слугой, такого удаления делать не следует. По американским законам. А, кроме того, я малость догадываюсь, что вы такого тайного хотите от меня вызнать. Так мой компаньон то тайное и подтвердить может. Лично подписью...
— Эк оно как вы повернули! — опять беспричинно заулыбался его превосходительство, начальник тайного департамента империи. — Голова у вас не песком набита, а думать умеет. И думает в верном направлении... Идите ко мне в службу работать. А? Оклад жалованья пока положу — тысячу рублей в год. А потом, потихоньку, сами понимаете...
— Нет, — твёрдо ответил Егоров. — Служить к вам не пойду. Ибо, повторюсь, крепкий обет дал — вернуть России этот клятый камень изумруд. А вот как верну камень, тогда и буду думать — куда мне на службу проситься. На этом сойдёмся?
— Сойдёмся, — согласился Бенкендорф. — Но тогда, в виде компенсации за отказ на моё почётное предложение о службе, будьте любезны, свой рукой напишите мне вот на этом листе бумаги, кто таков есть этот барон Халлер, в каких местах Америки, да при каких обстоятельствах вы с ним встречались, о чём говорили. И, прошу особо упомянуть, что крикнул этот барон Халлер начальнику всей балтийской таможни, господину Прокудину, прощаясь с ним у трапа английского корвета. Согласны?
— Бумагу дайте...
Бенкендорф тотчас пододвинул Егорову чистый лист датской бумаги и хорошо очиненное лебединое перо.
— Пишите там, сверху, справа: «Господину Бенкендорфу, начальнику тайного департамента канцелярии Его Императорского Величества...»
— Я напишу, напишу. Только вот, чтобы мой компаньон господин О'Вейзи не скучал, прикажите подать ему стакан русской водки. И закусить. Он водку ещё и не пробовал... как следует...
Бенкендорф сделал на лице выражение негодования, но тут же поправился и весёлым голосом крикнул:
— Струмилин!
Появившемуся Струмилину его превосходительство велел подать в кабинет водки, вина побольше, а к вину заморских фруктов.
— А к водке пусть несут медвежий окорок моего личного копчения!
Бенкендорф прочитал написанное Егоровым и заскрипел ключами железного шкафа. Очень важная бумага спряталась в тёмной глубине вместительного ящика. Туда, в темноту его превосходительство весьма криво усмехнулся.
— Присутственное время кончилось, — сказал Бенкендорф, вернувшись к столу — а мне вот надо ещё решить, что же с вами делать. Один из вас при документе, вроде как при паспорте. А вот другой, согласно нашим законам, беспаспортный бродяга. Тебя, Егоров, я могу сейчас отпустить, иди, куда хочешь, если деньги есть. А твоего слугу...
— Компаньона, — поправил Егоров.
— ...его я должен посадить в полицейский участок. До полного разрешения наших вопросов. А вопрос разрешится так, что за государев счёт мы отправим его обратно в Америку. Или туда, куда он нам назовёт.
О'Вейзи зачастил в ответ на те слова Бенкендорфа ирландскими оскорблениями отменного качества.
— Да погоди ты, Вася. — Егоров снизу вверх посмотрел на ходящего возле окон Бенкендорфа. Понял свою добродушную промашку, свою торопыжность в тайном деле, но ведь промаха не вернуть. Сегодня — не вернуть. А завтра — это будет другой разговор, и другие будут люди. — Ваше превосходительство, вина в измене с меня снята, стало быть, я могу себя представлять как потомственный дворянин?
XVI век. Время правления Ивана Грозного в России и Елизаветы II в Англии – двух самодержцев, прославившихся стремлением к укреплению государственности и завоеванию внешних территорий.На Западе против русского царя зреет заговор. К Ивану Грозному прибывает английский посол, капитан Ричардсон. Причем едет он якобы с Севера, обогнув Скандинавские страны и потерпев кораблекрушение в Белом море. Однако в действительности целью путешествия Ричардсона было исследование проходов к Обской губе, через которую, поднявшись по Оби и Иртышу, английские негоцианты собирались проложить путь в Китай, а в перспективе – отнять у Московии Сибирь.
В XV веке во времена правления Ивана Третьего русский путешественник Афанасий Никитин отправился с торговыми целями в опасное странствие. Его скитания затянулись на шесть лет, он «три раза все деньги терял и пять раз с жизнью прощался», но оставил путевые записи «Хождение за три моря» — замечательное описание своего похода. Царь прочитал этот путевой дневник и отправил «по следам» Никитина молодых и энергичных псковских купцов. Об их приключениях в Средней Азии и Китае рассказывает роман «Янтарная сакма».
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Действие исторического романа итальянской писательницы разворачивается во второй половине XV века. В центре книги образ герцога Миланского, одного из последних правителей выдающейся династии Сфорца. Рассказывая историю стремительного восхождения и столь же стремительного падения герцога Лудовико, писательница придерживается строгой историчности в изложении событий и в то же время облекает свое повествование в занимательно-беллетристическую форму.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В основу романов Владимира Ларионовича Якимова положен исторический материал, мало известный широкой публике. Роман «За рубежом и на Москве», публикуемый в данном томе, повествует об установлении царём Алексеем Михайловичем связей с зарубежными странами. С середины XVII века при дворе Тишайшего всё сильнее и смелее проявляется тяга к европейской культуре. Понимая необходимость выхода России из духовной изоляции, государь и его ближайшие сподвижники организуют ряд посольских экспедиций в страны Европы, прививают новшества на российской почве.
Владимир Войнович начал свою литературную деятельность как поэт. В содружестве с разными композиторами он написал много песен. Среди них — широко известные «Комсомольцы двадцатого года» и «Я верю, друзья…», ставшая гимном советских космонавтов. В 1961 году писатель опубликовал первую повесть — «Мы здесь живем». Затем вышли повести «Хочу быть честным» и «Два товарища». Пьесы, написанные по этим повестям, поставлены многими театрами страны. «Степень доверия» — первая историческая повесть Войновича.
«Преследовать безостановочно одну и ту же цель – в этом тайна успеха. А что такое успех? Мне кажется, он не в аплодисментах толпы, а скорее в том удовлетворении, которое получаешь от приближения к совершенству. Когда-то я думала, что успех – это счастье. Я ошибалась. Счастье – мотылек, который чарует на миг и улетает». Невероятная история величайшей балерины Анны Павловой в новом романе от автора бестселлеров «Княгиня Ольга» и «Последняя любовь Екатерины Великой»! С тех самых пор, как маленькая Анна затаив дыхание впервые смотрела «Спящую красавицу», увлечение театром стало для будущей величайшей балерины смыслом жизни, началом восхождения на вершину мировой славы.
Иван Данилович Калита (1288–1340) – второй сын московского князя Даниила Александровича. Прозвище «Калита» получил за свое богатство (калита – старинное русское название денежной сумки, носимой на поясе). Иван I усилил московско-ордынское влияние на ряд земель севера Руси (Тверь, Псков, Новгород и др.), некоторые историки называют его первым «собирателем русских земель», но!.. Есть и другая версия событий, связанных с правлением Ивана Калиты и подтвержденных рядом исторических источников.Об этих удивительных, порой жестоких и неоднозначных событиях рассказывает новый роман известного писателя Юрия Торубарова.
Книга посвящена главному событию всемирной истории — пришествию Иисуса Христа, возникновению христианства, гонениям на первых учеников Спасителя.Перенося читателя к началу нашей эры, произведения Т. Гедберга, М. Корелли и Ф. Фаррара показывают Римскую империю и Иудею, в недрах которых зарождалось новое учение, изменившее судьбы мира.
1920-е годы, начало НЭПа. В родное село, расположенное недалеко от Череповца, возвращается Иван Николаев — человек с богатой биографией. Успел он побыть и офицером русской армии во время войны с германцами, и красным командиром в Гражданскую, и послужить в транспортной Чека. Давно он не появлялся дома, но даже не представлял, насколько всё на селе изменилось. Люди живут в нищете, гонят самогон из гнилой картошки, прячут трофейное оружие, оставшееся после двух войн, а в редкие часы досуга ругают советскую власть, которая только и умеет, что закрывать церкви и переименовывать улицы.
Древний Рим славился разнообразными зрелищами. «Хлеба и зрелищ!» — таков лозунг римских граждан, как плебеев, так и аристократов, а одним из главных развлечений стали схватки гладиаторов. Смерть была возведена в ранг высокого искусства; кровь, щедро орошавшая арену, служила острой приправой для тусклой обыденности. Именно на этой арене дева-воительница по имени Сагарис, выросшая в причерноморской степи и оказавшаяся в плену, вынуждена была сражаться наравне с мужчинами-гладиаторами. В сложной судьбе Сагарис тесно переплелись бои с римскими легионерами, рабство, восстание рабов, предательство, интриги, коварство и, наконец, любовь. Эту книгу дополняет другой роман Виталия Гладкого — «Путь к трону», где судьба главного героя, скифа по имени Савмак, тоже связана с ареной, но не гладиаторской, а с ареной гипподрома.