Коулун Тонг - [71]
Никаких примет присутствия Мэйпин, никаких примет, что она вообще тут была, только пустота, неподвижность и застывшая в воздухе пыль, утихшие швейные машинки, умолкшая музыка труда — от всего этого чудилось, будто фабрика населена душами ушедших работников, будто здесь покоятся мертвые кости. Кости — и прах. Легкая вибрация все еще висела в воздухе, похожая на эхо после оглушительного звука, финального звука соло — Чеп почти что расслышал последний доступный уху печальный отголосок громового удара в гонг.
Чувствуя, как этот тихий звук ускользает, Чеп выкрикнул имя Мэйпин и ужаснулся, когда оно тоже съежилось до слабого эха среди всех этих равнодушных машин. А затем медленно спустился по ступенькам.
— Мама, — выдохнул Чеп в машине. Ему хотелось плакать.
— Возьми себя в руки, Невилл, — произнес Монти.
Они въезжали в аэропорт Кай Так. Машина плавно поднималась по пандусу. Монти тоном знатока рассуждал о будущем, о новом аэропорте в западной части Коулуна, о новом шоссе и эстакаде, об осваиваемых землях и активных инвестициях. «На будущий год, на будущий год», — повторял он. «На будущий год».
— Я за всем прослежу, — заявил он.
Чеп совсем расклеился. У регистрационной стойки он раскрыл телефон и начал нашептывать в него мольбы и просьбы, звонил то к ней домой, то на фабрику; без конца набирал номер и во время досмотра багажа, и шагая по кишке, соединяющей здание аэропорта с самолетом; даже на борту лайнера, опустившись в свое кресло, Чеп не переставал твердить: «Возьми трубку, Мэй!»
— Наверно, ей подвернулся какой-то другой вариант, — сказала Бетти. Держа в левой руке бокал джина с тоником, она рылась пальцами правой в тарелочке с подогретыми орехами-ассорти. — Вот черт, у меня миндаля больше нет.
Они поднялись в воздух. Сидя бок о бок в резко набирающем скорость самолете, они почувствовали, что мотаются туда-сюда над городом; вскоре самолет начал раздвигать крыльями тучи.
— Может, она передумала, — сказала Бетти.
Почему она так уверена? Почему не проявляет никаких эмоций, никаких сомнений? Почему, ничего не спросив, выслушала зловещие подробности кончины мистера Чака? Казалось, ничто из случившегося не было для нее сюрпризом.
Чеп весь одеревенел. Его подташнивало, под ложечкой сосало от страха, от холодного ужаса. Ни дать ни взять дизентерия.
Он что-то лепетал, но почти невнятно. Не выпуская из рук сотового телефона, пытался выговорить: «Мэйпин».
В прорехах между плотными облаками он увидел город в пыльной сумеречной дымке: Коулун Тонг со всеми его сияющими вывесками, частую решетку красных улиц. Тут самолет, совершив вираж, взмыл над белоснежным облачным ландшафтом, настоящим морем пены, бескрайней Арктикой.
— Мама, — вновь произнес Чеп, чувствуя себя маленьким мальчиком. — Ты что-нибудь сказала мистеру Хуну?
Когда мать лукавила, ее вставные челюсти словно бы съезжали набок; сейчас, еще не начав говорить, она принялась теребить их языком, будто поправляя.
— Мы легко отделались, — произнесла она наконец. И улыбнулась. Почему? — Найдешь себе другую. Точно-точно. Они все на одно лицо, — тут она понизила голос, увидев, что к ним по проходу идет китаянка в форме стюардессы, — кидай-катайки эти.
Слегка качаясь из стороны в сторону вместе с самолетом, стюардесса сказала Чепу.
— Выключите-ка это, пожалуйста.
Нащупав пальцем кнопку «Вкл/Выкл», Чеп нажал на нее, увидел, как погасли, моргнув, огоньки, как потускнело окошечко табло; и крохотный телефон умер у него на ладони, испустив последнее «пи-ип», похожее на тихий протестующий вскрик.
16
Весь Коулун Тонг вздрогнул, когда чугунная баба, прикрепленная к стреле крана, ударила по вывеске «Империал стичинг» и сшибла ее с крыши здания. Падая, вывеска разлетелась вдребезги. Следующий взмах снес угол верхнего этажа — и он отлетел, как срезанный лопаточкой кусок торта. Еще в воздухе он рассыпался на отдельные кирпичики. Мощное попадание по руинам этого же этажа обнажило комнату мисс Лю, закуток Лили, кабинет мистера Чуна, туалет, интерьер двухкомнатного кабинета Чепа. Вскоре от этого этажа остались только раскиданные по земле обломки. А чугунная баба неумолимо раскачивалась, сокрушая податливый кирпич. Постепенно закройный и бывший отделочный цехи, швейный и упаковочный, склад и галунный, экспедиция — все это осыпалось на землю, превратилось в град из кирпичной крошки и пыли. Здание было старое. Рухнуло оно быстро; многие из бывших работников пришли посмотреть на его гибель, некоторые плакали — плакали еще горше, чем всего неделю назад, при увольнении, горше, чем на похоронах мистера Чака.
Имени мистера Хуна не упоминал никто — остерегались. Да и сам он при сносе здания не присутствовал.
Произошло это в конце мая. День стоял знойный, воздух, успевший осушить лужи, что остались от утреннего ливня, был влажен; в нос шибала мерзостная вонь пыли — еще одно проклятие мест с сырым климатом.
Дело шло своим чередом, чугунная баба раскачивалась взад-вперед; эта тупая, рябая от вмятин штуковина была прикреплена к лоснящемуся от смазки тросу, которым управлял малорослый китаец из помятой кабины изготовленного в Китае крана. Чугунная баба разрушила старое здание со всей его арматурой и украшениями, с кирпичами и балками, красными дверями, зеркалами и швейными машинками — со всеми компонентами «Империал стичинг», которые символизировали собой Пять Стихий и обеспечивали равновесие всего предприятия, равновесие Земли и Дерева, Огня, Воды и Металла.
Череда неподражаемых путешествий «превосходного писателя и туриста-по-случаю», взрывающих монотонность преодоления пространств (от Лондона до Ханоя («Великий железнодорожный базар»), через Бостон в Патагонию («Старый Патагонский экспресс») и далее) страстью к встрече с неповторимо случайным.«Великолепно! Способность Теру брать на абордаж отдаленнейшие уголки Земли не может не восхищать. Его описания просто заставляют сорваться с места и либо отправляться самолетом в Стамбул, либо поездом в Пномпень, либо пешком в Белфаст… Особо подкупает его неповторимое умение придать своему рассказу о путешествии какую-то сновидческую тональность, дать почувствовать через повествование подспудное дыхание теней и духов места».Пико Айер.
«Моя другая жизнь» — псевдоавтобиография Пола Теру. Повседневные факты искусно превращены в художественную фикцию, реалии частного существования переплетаются с плодами богатейшей фантазии автора; стилистически безупречные, полные иронии и даже комизма, а порой драматические фрагменты складываются в увлекательный монолог.
«Ничто не возбуждает меня так, как гостиничный номер, пропитанный ароматами чужой жизни и смерти… Я хочу оставаться в этом отеле. Здесь много этажей, много историй…» Гавайский «Декамерон» современного американского писателя Пола Теру (р. 1941) «Отель „Гонолулу“» смешон, трагичен и трогателен одновременно: это книга о сексе, любви и смерти. Мы никогда не знали Гавайи такими — рай на земле, пристанище чудаков, маньяков и потрясающе красивых женщин.
«Старый патагонский экспресс» — это множество пугающих и опасных тайн двух континентов в книге Пола Теру, профессионального путешественника с мировым именем, автора сценариев к популярным фильмам «Святой Джек», «Рождественский снег», «Берег Москитов» с Гаррисоном Фордом, «Улица полумесяца», «Китайская шкатулка».Блеск и нищета самых загадочных и легендарных стран Центральной Америки — Гондураса, Колумбии и Панамы, футбольный угар в задавленном нищетой Сальвадоре, неподвластные времени и белому человеку горные твердыни инков в Чили, скрытый под маской мецената оскал военного диктатора в Бразилии.«Старый патагонский экспресс» — один из его нашумевших бестселлеров, завораживающее своей неподкупностью описание приключений романтика-одиночки, не побоявшегося купить билет и сесть на поезд, чтобы оказаться на краю земли.
Жаркое лето Чикаго. Газеты пестрят кричащими заголовками об убийце, которого журналисты прозвали «Вольфман». Он убивает женщин достаточно изощренным способом — привязывает их к стулу и закусывает до смерти. Все попытки полиции найти преступника тщетны. Кто же станет его следующей жертвой маньяка?Паркер Джагода — преуспевающий специалист в области недвижимости. Работает в процветающей компании в районе Лоуп в самом сердце Чикаго, счастлив в браке, живет в престижном районе. Но у каждого есть свой скелет в шкафу, Паркер в тайне от всех дает объявления в газете в рубрике «Знакомства», его неуемную сексуальную фантазию жена уже не в силах удовлетворить… Ему нужно гораздо больше, и эта ненасытность и буйство воображения приводят его к мучительным страданиям, к пределам вины и раскаяния.Пол Теру создал шедевр, пронизанный нервным эротизмом, историю об убийстве и его последствиях.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.
«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».
В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.
Жестокая и смешная сказка с множеством натуралистичных сцен насилия. Читается за 20-30 минут. Прекрасно подойдет для странного летнего вечера. «Жук, что ел жуков» – это макросъемка мира, что скрыт от нас в траве и листве. Здесь зарождаются и гибнут народы, кипят войны и революции, а один человеческий день составляет целую эпоху. Вместе с Жуком и Клещом вы отправитесь в опасное путешествие с не менее опасными последствиями.
Книга эта в строгом смысле слова вовсе не роман, а феерическая литературная игра, в которую вы неизбежно оказываетесь вовлечены с самой первой страницы, ведь именно вам автор отвел одну из главных ролей в повествовании: роль Читателя.Время Новостей, №148Культовый роман «Если однажды зимней ночью путник» по праву считается вершиной позднего творчества Итало Кальвино. Десять вставных романов, составляющих оригинальную мозаику классического гипертекста, связаны между собой сквозными персонажами Читателя и Читательницы – главных героев всей книги, окончательный вывод из которого двояк: непрерывность жизни и неизбежность смерти.
Майкл Каннингем, один из талантливейших прозаиков современной Америки, нечасто радует читателей новыми книгами, зато каждая из них становится событием. «Избранные дни» — его четвертый роман. В издательстве «Иностранка» вышли дебютный «Дом на краю света» и бестселлер «Часы». Именно за «Часы» — лучший американский роман 1998 года — автор удостоен Пулицеровской премии, а фильм, снятый по этой книге британским кинорежиссером Стивеном Долдри с Николь Кидман, Джулианной Мур и Мерил Стрип в главных ролях, получил «Оскар» и обошел киноэкраны всего мира.Роман «Избранные дни» — повествование удивительной силы.
Роман А. Барикко «Шёлк» — один из самых ярких итальянских бестселлеров конца XX века. Место действия романа — Япония. Время действия — конец прошлого века. Так что никаких самолетов, стиральных машин и психоанализа, предупреждает нас автор. Об этом как-нибудь в другой раз. А пока — пленившая Европу и Америку, тонкая как шелк повесть о женщине-призраке и неудержимой страсти.На обложке: фрагмент картины Клода Моне «Мадам Моне в японском костюме», 1876.
«Здесь курят» – сатирический роман с элементами триллера. Герой романа, представитель табачного лобби, умело и цинично сражается с противниками курения, доказывая полезность последнего, в которую ни в грош не верит. Особую пикантность придает роману эпизодическое появление на его страницах известных всему миру людей, лишь в редких случаях прикрытых прозрачными псевдонимами.