Молитвенно склонив головы, мы сидели в контейнере-столовой, дожидались, пока босоногие секойи — так называется местное индейское племя, «секойя» — подадут нам ужин. Когда, как в тот день, пищу благословлял Макс Мозес, в его выпуклых глазах полыхала жизненная сила, от которой становилось страшно. Его прокуренное вибрато рокотало, хотя Мозес даже не повышал голос. Легкие дефекты дикции — у него был, что называется, «ленивый язык» — создавали впечатление чистосердечия. В «цайствие твое» сквозила младенческая невинность. Язык ворочался во рту, спотыкался на словах типа «цейковь» и «куйятина», словно увязая в мягких фруктах; вместо «подливка» Мозес говорил «мяшной шок» — наверно, ему нравились эти хлюпающие звуки. «Йабйядой» — так он называл лабрадора-ретривера, собаку Силсби. Мозес читал молитву стоя.
Я всегда дивился, когда Мозес вставал: оказывается, человек, представлявшийся мне исполином, — чуть выше пигмеев из племени мбути, которых мы нанимали для проекта в Уганде. Настойчивость и богоравная изобретательность — черты характера, благодаря которым Мозес добивался беспрекословного послушания, — как бы прибавляли ему рост. Хотя даже в самых ужасных обстоятельствах он был способен на рыцарское благородство, мы отлично понимали: повиновение Мозесу — для нас вопрос жизни и смерти.
Если посторонние начинали расспрашивать, как Мозесу удается добиться непоколебимой верности, я непременно рассказывал про тот ужин — и про всю череду событий, которая к нему привела.
Среди бесчисленных частных подрядчиков, которые охотятся за деньгами маленьких стран, выделенными на инфраструктуру, Мозес был редкостью. Послужной список — блестящий, издержки — низкие, сметы — честные. Мозес никогда не сидел без работы. «Иногда я сам себя удивляю», — говорил он. Вероятно, вы думаете, что успешное завершение таких проектов зависит от благотворительных пожертвований или иностранной помощи. Ничего подобного: все зависит исключительно от частного подрядчика. «Я и вас хочу удивить. Мы все здесь в одной лодке. Не справится кто-то один — отвечать всем», — продолжал Мозес. У Мозеса было два правила: руководить всеми проектами лично и поступать благоразумно при столкновении с коррупцией. К взяткам Мозес, как ни странно, относился спокойно («это затраты на ведение бизнеса»): обязательно подмазывал главного воротилу, кем бы тот ни был, чтобы рассчитывать на его покровительство при контактах с нижестоящими чиновниками. Мозес нанимал местных работников — по расценкам чуть выше стандартных, стройматериалы при малейшей возможности тоже использовал местные, случалось, даже разбирал заброшенные здания, если там было легко поживиться металлом или досками. Большинство других подрядчиков предпочитали дорогие импортные стройматериалы. Мозес часто обходился металлоломом да старыми деревяшками и даже отливал блоки из местного бетона, а наполнителем служила каменная крошка, которую мы дробили сами, добывая сырье на руинах. Мозес восстанавливал тяжелую строительную технику: старые бульдозеры и бетономешалки работали, как новые («вот, нашел и починил»). И это приносило выгоду. Мозес был рачителен, как старьевщик, и, опять же как старьевщик, прозорлив. Жили мы в стальных грузовых контейнерах.
Все это держалось на сотрудничестве. Мозес часто повторял: «Моя бизнес-модель — бродячий цирк». Цирк приехал в город, привез с собой все аттракционы, шатры, клетки, киоски; а поставить шатры, смонтировать кресла в зрительном зале, носить воду, подметать, драить полы, мыть посуду, кормить животных — дело местных жителей. Артисты путешествуют с цирком, младший персонал вербуется на местах, задешево. Значит, цирк может путешествовать налегке, в каждой точке маршрута нанимать чернорабочих, а потом давать им расчет и прощаться навсегда.
Мозес говорил: «Будь я генералом на войне в чужой стране, я бы и солдат набирал из местных».
Никто не осмеливался уточнить, что предпринял бы Мозес, если бы солдаты его ослушались, но он сам отвечал на незаданный вопрос: «В каждом человеке есть что-то — какая-нибудь струнка, на которой можно сыграть, чтобы заставить его повиноваться. Часто это страх, иногда — самоотверженность».
Контракты Мозес заключал тоже по принципу бродячего цирка. Допустим, некая страна взяла кредит на строительство шоссе, или моста, или больницы, и поручила работы подрядчику — компании Мозеса.
«Солдаты воюют, а кто их охраняет, варит им обеды, строит казармы? Частные компании, — говорил Мозес. — Придет время, когда все военные будут наемниками, в истории так уже бывало. Да и в наше время деньги — один из главных мотивов: в армию идут ради университетской стипендии или крупной суммы, которая полагается военным после заграничной командировки. В наше время частный сектор помогает правительствам добиваться их целей на чужие деньги».
В иные времена Мозес был бы капитаном клипера, или даже генералом, как он сам говорил, или путешественником, который нанимался бы к королям искать золото в далеких джунглях.
Сейчас мы как раз были в джунглях — в Амазонии, строили нефтехранилище на одной реке в Орьенте, восточной части Эквадора. Мы сидели в контейнере-столовой, Мозес, подобно вождю, во главе стола, и его лицо удовлетворенно сияло. Скажи он любому из нас: «Сунь руку в пламя этой свечи», — мы бы так и сделали. Но он бы так не сказал, потому что был практичен. У него было правило: «Вставать затемно и в полпятого уже стоять у моей двери, полностью готовыми к работе». И мы соблюдали его железно.
