Котэрра - [50]

Феня прекрасно помнил, как голопузым домовенком елозил у мамы на коленях на самом первом совете, который устроил какой-то заезжий прогрессивный то ли тролль, то ли еще кто-то из этих, из заморских.

Собрал, значит, этот пень заморский всех местных домовых и начал говорить слова всякие юморные. Цивилизация, говорит, надвигается (куда и на кого, никто, конечно, не понял, но уважение к себе гость внушил с первых слов — умный, поди!). Глобализация, мол, есть процесс естественный и неумолимый, а посему и нам, существам магическим, надобно соответствовать.

Вот тогда-то и решили, что дабы «координировать» действия нужен в каждом поселении свой глава домовых! В селе — селянник, в городе, стало быть — городовой. А для мирового сотрудничества из всей нечисти даже странника выбрали (по стране всей, значит, «координатора», с заморскими «цивилизованными» пнями мхатыми переговорщика). Правда, где того выбирали и кто выбирал, этого ни Феня, ни другие из его знакомых не знали, потому как их там не было.

Привыкли, конечно, со временем. Почувствовали пользу.

Незнамо как там, на «международном уровне», а в городе стало лучше, проще. Потому как городового выбирали из самых уважаемых, опытных и головастых домовых. И городовые эти были в курсе всех дел по городу, фиксировали появление всяческой новой напасти — ведьм неучтенных, полтергейстов назревших, гурров да лешаков залетных-не-местных. А от того и каждому отдельному охранителю дома персонального стало проще жить, меньше злобы приходилось выводить, меньше стало мусора всякого магического.

На Фениной памяти местный городовой сменялся один раз. Первый — еще тот, которого с самого начала выбрали, — лет пятьдесят как на покой ушел. Теперь должность эту занимал почтенный, пожилой уже домовой Киря. Хороший городовой, слова плохого про него никто не говорил, дело свое знал крепко и вполне, по Фениному мнению, мог бы обойтись без советов прочих домовых.

К тому же Феня с Кирей дружил. Киря хорошо знал и родителей Фениных, и его самого сызмальства учил всяким премудростям. Вроде наставника в общем был.

К вечеру, собравшись с мыслями да настроившись на общественный лад, Феня привел себя в порядок (ушки почистил, платье парадное напялил, оберегов всяких по карманам распихал) и двинул на собрание.

На чердаке драматического театра, где и проходил совет, уже яблоку негде было упасть от мельтешащих домовых всех мастей! Феня толкучек не любил, ходил на сходы исключительно по необходимости и старался забиться в дальний угол, откуда вроде как все слышно, а тебя никто не видит, вопросами пустыми не изводит. Не всегда, правда, удавалось скрыться от внимательных глаз и лап деятельных организаторов — его знали очень многие и все уважали, мнения испрашивали, поэтому Киря и другие из главных все время старались посадить его поближе к трибуне.

Вот и в этот раз, хотя Кири пока видно не было, Фома, за сбор отвечающий, приметил Феню, едва тот успел появиться. Феня попытался вжать голову в плечи и сделать вид, что он это не он, но Фома настойчиво махал ему руками, а потом и вовсе крикнул, перекрывая царивший в зале гомон:

— Фе-ня! Фень! Февронтий, не делай вид, что ты меня не замечаешь! Дуй сюды давай. Не прячься.

Делать нечего. Вздохнув, он двинулся к Фоме, расталкивая самых любопытных.

Тот сердечно, с пугающим даже усердием пожал Фене руку и посадил не куда-нибудь, а рядом с собой. Хуже и быть не могло!

А Киря так и не появился. Начали без него, к огромному Фениному удивлению, — какое же собрание без городового?

Слово взял Фома. Домовой крайне деятельный, организованный, но малость туповатый, несамостоятельный:

— Домовые, домовухи и молодые домовята, от лица и прочих частей тела ограниз… ормагиз… гм, огра-низаторов… — ох, зря Фома пытался умничать, не к его это харе.

— Организаторов, дурень! — поправил кто-то из зала, заставив Феню покраснеть от стыда за Фому. А тому хоть бы хны.

— Благодарствую, — Фома церемонно поклонился. При этом с его макушки слетела шляпа-котелок, обнажив намытую до блеска плешь. Смеху было… Полчаса смеялись, игнорируя все усилия Фомы, который что было сил молотил мельхиоровой ложкой по столу — брямс-брямс. Насилу успокоились, отсмеявши животы до коликов.

«Бардак, — грустно подумал Феня, — лучше бы я дома остался».

— Тии-и-и-ха! — орал Фома. — По делу собрали вас, не на потеху. А дело сурьезное, сложное и ответственное. Киря, городовой наш, того — пропал!

Зал мгновенно умолк. Так тихо стало, что храпевший во втором ряду домовенок, благополучно почивавший под аккомпанемент криков, проснулся от тишины и оглушительно чихнул, за что тут же получил подзатыльник от собственного батюшки.

— Как пропал?! — Феня так и не понял, кто это сказал, вполне возможно, что и он сам.

— А вот так! Тюдыть — и нету Кири. А вам бы, оглоедам, все шутки шутить да байки баять.

И тут уж все загомонили разом. А Феня понял, что сидит с глупо раззявленным ртом и пялится на Фому, словно у того на макушке пальма выросла.

— Тихо! Чего опять раскричались? Не за тем собрались, чтобы попусту лясы точить. Давайте думать, что делать будем.

— О чем думать-то? — донеслось из зала. — Ты, Фома, что-то темнишь. Расскажи толком, что с Кирей случилось. Потом и думать будем.