Кот, который жил роскошно - [28]

– Яблочный. Восьмиугольный. – Амбар, принадлежащий Клингеншоену, действительно был предназначен для хранения яблок и имел восемь стен.

– Интересно! Вы можете разместить в нём современные гобелены. Высота стен вам известна?

– Честно говоря, этим я ещё не занимался, – сказал Квиллер. На сей раз чистую правду.

– Всё равно приходите в пятницу. Будет шампанское, закуски, живая музыка, служащие на парковке.

– К которому часу?

– К шести – и до тех пор, пока выпивка не иссякнет.

– Спасибо. Приду. – Квиллер пошёл было к выходу, но на полпути развернулся. – Скажите честно: что вы думаете о будущем «Касабланки»?

– Гиблое дело, – проговорил Тодд без всякого выражения.

– А вот ваш партнер был уверен, что здание можно и нужно спасти.

– Да… но… изменились обстоятельства. Здание снесут для постройки «Ворот Альказара», которые свяжут в единое целое новый центр города и новый Хламтаун. Я собираюсь перенести туда галерею. Уже подписал договор на аренду помещений, которые будут в два раза больше по площади, чем мои теперешние.

Квиллер посмотрел на часы – время встречи с архитектором в пресс-клубе.

– Что ж, благодарю за то, что уделили мне столько внимания, мистер Тодд. До встречи в пятницу.

По дороге в ресторан он думал о том, что мысль об издании книги, родившаяся под влиянием момента, совсем неплоха, как и идея насчёт амбара. Подобное жилище будет раз в десять просторнее, чем то, которое он занимает сейчас в Пикаксе, а сиамцы могли бы лазать по балкам перекрытий.

Пресс-клуб занимал мрачную каменную крепость, бывшую некогда окружной тюрьмой, в качестве же постоянного места сбора репортеров и журналистов она превратилась в цитадель вольнодумства и бунтарства. Но с той поры, как Квиллер таскался сюда, работая на «Дневной прибой», многое в клубе изменилось. Интерьер обновили, осовременили, сделали светлее и, по мнению Квиллера, – разрушили. Однако, как и раньше, в полдень здесь было не протолкнуться. Квиллер ждал архитектора в фойе, рассматривая втекающую в двери толпу желающих пообедать: репортеров и редакторов, рекламных агентов, радио – и телеведущих.

Мужчина с аккуратно подстриженной бородкой вошёл в двери медленно, с любопытством оглядываясь и критически кривя рот. Квиллер двинулся вперед и представился.

– Я Джефф Лоуэлл, – произнёс мужчина. – Значит, вот он какой, знаменитый пресс-клуб. Я ожидал чего-то другого. Он окинул взглядом обновлённые стены и зеркала, втиснутые в золочёные рамы.

– Они декорировали всё по-новому пару лет назад, – словно извиняясь, сказал Квиллер. – Теперь это совсем не тот унылый и захудалый пресс-клуб, который я так любил. Пройдём наверх?

На втором этаже находился обеденный зал со скатертями, салфетками и перечными миленками на столах. А вовсе не с бумажными подстилками и скрученными пластиковыми бутылями с кетчупом и горчицей. Они выбрали столик в укромном углу.

– Так, значит, вы заинтересованы в восстановлении "Касабланки", – констатировал архитектор.

– По крайней мере настолько, чтобы начать задавать вопросы. Я ещё дома подготовился. Весь вчерашний вечер изучал отчет «Гринчман энд Хиллз». Вы, похоже, питаете по поводу данного проекта радужные надежды.

– Как вам, наверное, стало ясно, в это дело нужно вложить много денег, но его осуществление вполне реально. Оно может стать одним из крупнейших реставрационных проектов в нашей стране, – сказал Лоуэлл.

– Почему вы так в этом заинтересованы?

– Во-первых, ещё до женитьбы я несколько лет жил в этом здании и могу сказать: есть в нем нечто, что влезает тебе в печенки. Не знаю, как получше это объяснить. Но в основном моя фирма заинтересована потому, что «Касабланка» была спроектирована покойным Джоном Гринчманом и в наших архивах имеются все оригинальные планы. Естественно, это невероятно облегчило изыскательский процесс. В начале века Гринчман – упорный молодой архитектор – встретился с Харрисоном Пламбом, который носился с совершенно безумной идеей. За её осуществление не взялся ни один нормальный архитектор, но Гринчман согласился и сделал себе имя на «Касабланке». Дизайн здания намного опережал своё время: мавританский стиль стал популярным только после Первой мировой войны. Стены у основания были в два фута толщиной, а наверху сужались до восемнадцати дюймов. Механическое оборудование – водяные, паровые трубы, электропроводка – было сконцентрировано в специальных местах между этажами для удобств ремонта и большей звуконепроницаемости. И ещё один достойный удивления факт: жильцы могли пользоваться электричеством столько, сколько хотели!

– А что известно о Харрисоне Пламбе?

– Семья сделала состояние на железных дорогах, но сам он не проявил склонностей к занятию бизнесом. Он был мечтатель, дилетант. Какое-то время учился в школе изящных искусств – L'Ecole des Beaux Arts – и, пока находился в Париже, осознал всё величие проживания в шикарных городских апартаментах. Эту идею он привёз домой. Ему грезился дом-дворец.

– И как реагировала местная элита?

– Она съела идею с кожурой! Дом стал настоящим хитом! Семейным предлагались двенадцатикомнатные апартаменты со специальными комнатами для слуг. Холостякам и незамужним дамам – квартиры поменьше. Позади дома находились конюшни для лошадей и каретный двор. Всё это подавалось немедленно, как такси. Забавно: не было кухонь, зато на крыше имелся ресторан, поэтому жильцы либо ходили есть наверх, либо блюда присылали им в номера.