Косыгин - [35]

«И надо же такому случиться! — продолжает Анатолий Сергеевич Болдырев. — Буквально через несколько дней на столе Алексея Николаевича вместо привычного письменного прибора и стакана с карандашами появилась изящная шкатулка, отделанная серебром, и красивый чернильный прибор.

— Откуда это?! — Он был по-настоящему рассержен. — Прикажите немедленно убрать и выясните, кто автор этой провокации.

Я узнал, что шкатулку и прибор доставил представитель одной из кавказских автономных республик якобы по заказу Косыгина.

— Какая гадость! — заметил Алексей Николаевич. — Я с этим товарищем разберусь сам, а вы через десять минут пригласите ко мне всех заместителей.

Шкатулку и прибор убрали, на столе появились Обычные карандаши в стакане и небольшая чернильница. В кабинете собрались заместители. Косыгин в самой резкой форме рассказал о случившемся и о слухах по поводу «сувениров» и «опытных образцов».

— Я предупреждаю, — сказал он, — если кто-нибудь позарится на такие подарки, я немедленно поставлю вопрос о снятии виновного с занимаемого поста».

Для Косыгина такое поведение было нормой. В начале 1949 года нарком местной промышленности РСФСР В. Смиряев прислал Косыгину три авторучки: вы, мол, давали поручение обновить ассортимент, ваше задание выполнено, можете убедиться. Косыгин образцы посмотрел и приказал вернуть. На полях служебной записки пометка Горчакова: «Авторучки возвращены т. Смиряеву».

Таким же Косыгин был и дома. Уже в брежневское время, когда сынки и дочки членов Политбюро чванились друг перед другом «мерседесами», в семье Косыгиных нельзя было и заикнуться о чем-либо подобном. Внучке, поздравляя ее с окончанием института, подарил «Волгу».

В теперешней России время от времени вспыхивают споры: как отучить чиновников от взяток? Одни предлагают больше платить, на что другие отвечают: тогда больше и берут; проверено историей. Третьи ломают перья над неким сводом правил чиновной службы, вроде морального кодекса строителя коммунизма. Четвертые надеются только на прокурора… А все значительно проще: власть должна быть у таких людей, в душе которых всегда побеждал бы достойнейший.

Другой вопрос: где их столько наберешь, когда квартирный и иной меркантильный интерес так портит людей?

…Вскоре после Сталинградской битвы город взбудоражила история зампреда горисполкома Лопатина. Товарищ Лопатин справил новоселье в чужой квартире по улице Шевченко, дом 44. Хозяйка этой квартиры, Дубовская, жила здесь с 1928 года, во время обороны Сталинграда работала медсестрой в госпитале, потом с дочерью ее отправили в эвакуацию. Сын погиб на фронте. Вернулась зимой сорок третьего. Дом цел, но жить в квартире нельзя — рамы вытащили мародеры, отопления нет. До весны Дубовские сняли угол, рассчитывая, когда потеплеет, подлатать свое жилье и вернуться. Тем временем «пустующую» квартиру занял Лопатин. Мало того, вскоре он получил для себя четырехкомнатные хоромы — 90 квадратных метров — в восстановленном доме, а на улице Шевченко, 44 разместил родных, которые продали собственный дом в недалеком райцентре. Дело дошло до Комиссии партийного контроля, Верховного суда РСФСР, Совнаркома республики. Только после этого бюро Сталинградского обкома партии «осудило действия т. Лопатина как недостойные советского руководителя и предложило в 10-дневный срок освободить занимаемую его семьей квартиру Дубовской по улице Шевченко, 44».

Отчего такое снисхождение? Почему потребовалась вся сила государства, чтобы поставить на место вельможного рвача? Оттого, что в номенклатурных кругах все прочнее утверждалась двойная мораль. Работяге давали восемь лет за четыре доски, подобранных среди отходов на стройке, колхозницу судили за колоски, найденные на поле после жатвы, а начальнику ОРСа Сталинградского тракторного завода, члену ВКП(б) Цветкову за 130 тонн пропавшего картофеля объявили выговор без занесения в учетную карточку. Да и то после того, как рабочий тракторного завода А. Громов пожаловался в Москву: ведь можно было своевременно отдать в столовые, продать рабочим.

Бугор собственности (выражение Герцена) застилал многим чиновным гражданам глаза. И чем дальше, тем больше. Над редкими исключениями в этой среде лишь подшучивали. Удивлялись, узнавая, что Косыгин снова сдал дорогие подарки, полученные во время зарубежного визита, в Оружейную палату, в Гохран, передал сувениры в среднюю школу в поселке Архангельское… А он просто по своему пониманию жизни не мог поступать иначе.

…Июль сорок третьего года. Разгар боев на Орловско- Курской дуге. Госплан делит каждую тонну металла. 24 июля Косыгин подписывает письмо в Госплан:

«Товарищу Вознесенскому Н.А.

Прошу учесть при составлении плана распределения металла на III квартал с. г. выделение Наркомместпрому РСФСР 6 тонн сшивальной проволоки для ученических тетрадей».

И добавляет от руки: «т. Тевосян согласен». Иван Федорович Тевосян, нарком черной металлургии, понял Косыгина с полуслова: «Конечно, поможем школам».

В том же июле по предложению Косыгина союзный Совнарком принял постановление «Об обеспечении начальных, неполных средних и средних школ РСФСР учителями в 1943/44 учебном году». В сорок третьем я пошел в школу. До самого сентября мы не знали, запишут ли нас, эвакуированную малышню и местных ребят, в первый класс: в поселковой школе не хватало учителей. Первые две-три недели с нами занималась пионервожатая. Сейчас, разбирая деловую переписку Косыгина, я представил общую ситуацию. В том учебном году в школах Челябинской области не хватало 746 учителей. Многие школьные здания были заняты под госпитали, производственные помещения. В 19 школах области учились в три смены, а в четырех даже — в четыре. Но зато у всех были тетрадки, ручки с любимыми перышками, карандаши и даже резинки. Эта необходимая вещица тоже оказалась в сфере косыгинских забот. Как и школьные перья. Центросоюз пожаловался на Наркомат резиновой промышленности: «систематически срывает сдачу потребкооперации школьной стиральной резинки». Резолюция Косыгина наркому Митрохину: «Прошу дать указание об обеспечении полной сдачи стиральной резинки».