Костяной склеп - [66]

— Гирам ведет себя как капризный ребенок. Не важно, сколько денег мы вкладываем в проекты для его Клойстерс, угодить ему невозможно. Как-то раз он серьезно подставил Пьера, предложив ему купить гобелены, что были, по его словам, сотканы в мастерских самого Гобелена.[72]

Мы выделили необходимые для этой покупки средства. А когда он получил гобелены и отправил на реставрацию в прядильную лабораторию при соборе Св. Иоанна Богослова,[73] оказалось, что особой ценности они не представляют. И тех денег, что они на самом деле стоили, не хватило бы даже на авиабилет до Америки.

Я взглянула на часы. То, о чем рассказывала миссис Герст, конечно, было любопытно, но интересовало нас совсем другое.

Она поставила стакан на столик рядом с собой и пристально посмотрела на Майка.

— Я хотела у вас спросить, вам кто-нибудь говорил о склепах?

— Склепах? — Мы с Майком переглянулись, и он отрицательно покачал головой.

— Так я и думала. Осталось совсем мало тех, кто были свидетелями начала деятельности музея. Вполне может быть, что даже Пьер не знает об их существовании.

Миссис Герст снова поднесла стакан к губам и сделала пару глотков бурбона.

— Это было почти полвека тому назад, для музея тогда наступили тяжелые времена. В ту пору одним из попечителей был некто Артур Пэглин, владелец весьма посредственной коллекции искусства, но огромного состояния. Тогдашний директор музея ходил за ним по пятам, уговаривая его сделать пожертвование, необходимое для серьезной реконструкции центрального зала. И этот человек знал, как заключать сделки, почти как дьявол.

— И что это была за сделка?

— Пэглин согласился дать нужную сумму денег, но выставил два условия. Во-первых, он хотел выкупить у Метрополитен большую часть собрания египетского искусства, приобретенную музеем много лет назад, причем по той же цене.

— Зачем это ему? — удивился Майк.

— А затем, чтобы эти самые экспонаты завещать обратно Метрополитен, но чтобы на сей раз они вошли в вечность с надписью «Получено в дар от Артура Пэглина». Он получит славу мецената плюс огромную скидку на налогах за свою благотворительную деятельность. Причем сумма вышла намного больше стоимости самих экспонатов, если бы они продавались по ценам 1930 года.

— А второе условие?

— Он потребовал построить в подвале музея хранилище. Что-то вроде частного склепа. Ему было нужно надежное место, доступ в которое имели бы только он и его доверенный управляющий. Разумеется, никакой арендной платы.

— Его желания были удовлетворены?

— С большой неохотой. Представьте, как остальные коллекционеры отнеслись к такой привилегии — человек заполучил превосходно охраняемый склеп в музее Метрополитен, причем совершенно бесплатно.

— Почему члены правления согласились с этим?

— Потому что директор музея добился их согласия в конце концов. Его преемники на этом посту до конца жизни Пэглина продолжали его всячески обхаживать, так и не зная, какие сокровища спрятаны в его тайнике.

— И что бы это могло быть?

— Chacun a son goût,[74] детектив. Мой муж говорил, что при всей тяге Пэглина к коллекционированию предметов искусства основной интерес для него представляла схема уклонения от налогов. У него имелось несколько действительно хороших вещей, но его частенько надували, как, в общем, и всех нас.

— Значит, в то время история со склепом была у всех на слуху? — Я не могла припомнить, чтобы до сегодняшнего дня читала или слышала о чем-либо подобном.

— Не у всех, конечно, но кое-кто был в курсе. Так уж случилось, что мистер Пэглин и мой отец при всей разнице во вкусах сошлись в одном — у них была общая любовница. В течение года или двух, но этого времени оказалось достаточно, чтобы она доверилась моему отцу и рассказала о сокровищах, хранящихся в подвале музея. Думаю, мистер Пэглин и мой отец соперничали не столько из-за женщины, сколько тягались в споре «а у меня денег больше, чем у тебя». В подобных вещах мужчины сущие дети, вы не находите?

— А вы знаете, сколько еще в музее частных склепов?

— Не имею понятия. Мне кажется, вам стоит для начала поговорить с Тимоти Гейлордом. Любой, кто имеет отношение к египетской коллекции, должен знать об истории Пэглина. Я уверена, что на момент его смерти Тимоти уже работал в египетском отделе в качестве куратора-стажера. Старик превосходно справился с девяностолетним барьером. Его пример меня вдохновляет. Ваше здоровье!

— Интересно, в Музее естествознания тоже есть нечто подобное. Имею в виду частные склепы? — спросил Чепмен.

Пока Рут Герст обдумывала ответ, мы с Майком, наверное, в унисон размышляли над тем, что такое частное хранилище может быть очень удобным для сокрытия саркофага.

— Нет, об этом я не слышала.

— А как хорошо вы знаете тот музей?

— Герберт был членом совета его попечителей, — кивнула миссис Герст.

— Герберт? — вопросительно посмотрел на нее Майк.

— Мой покойный муж. Он не хотел связываться с Метрополитен, поскольку тут большое влияние имел мой отец. К тому же его захватывала романтика странствий и волнение первооткрывателя. Вы уже знакомы с Эриком Постом? Европейская живопись.

— Очень бегло.

— Его отец, Виллем, был одним из самых известных искателей приключений прошлого века. В духе героев Хемингуэя. Бесстрашный красавец, любимец женщин. Во многие свои африканские путешествия он с собой брал и Герберта. Думаю, мой супруг в ту пору был едва ли не единственным, кто не выносил охоту, кому было отвратительно само желание убивать прекрасных животных. Его никогда к этому не тянуло.