Костры Сентегира - [66]

— Попробуй то же — может быть, хоть костёр на воле разведу. Внутри здешней раковины, как ты понимаешь, для очага тесновато — лошадям шарахаться некуда.

Он не спросил, почему сама Карди не сделает того же. Сабля стальная, ответят ему неизбежно, чего доброго притянет молнию. И вообще — кто тут ученик, а кто начальник? Поднялся, на ходу вытягивая свой меч из ножен: узкий, лёгкий на руке — сил, что ли, в последнее время прибавилось?

— Волчонка отдай: пригодится тем временем растопки нащепать, — остановила Кардинена. — Ты где его прячешь — против сердца?

Да, в кармашке рядом с зеркалом, в которое стало некому смотреться, хотелось ему сказать, но она и без того прекрасно знала.

Сорди протянул ей нож, перешагнул через порожек и один стал напротив неба. Серая муть, светлая, похожая на туман, стирала грань между землёй и облаками, воздухом и водой: мужчина стоял в тихом ручье по щиколотку, но пока чувствовал лишь его холод.

Вытянулся и приподнялся на носках, поднял бокэн над головой и завертел, как узкую лопасть, удивляясь гибкости своей кисти и всё возрастающей силе. «Как звали того барона, который в подпитии мог без устали… Ага, Пампа», мелькнуло и пропало, как всё неуместное. Клинок вращался сам по себе, наливаясь тяжестью, и словно прилипал к ладони, узор на рукояти всеми выемками и выпуклостями… откуда они, такие? Некогда думать. Китайские девушки так танцуют, с двумя мечами, отдаваясь на их волю, и священные плясуньи Динана, и неужели она хотела от меня этого, мелькало в голове куда быстрей, чем могло воплотиться в звуках и словах, и он уже кружился по инерции, почти не тратя на это себя самого.

Наверху снова сгустились тучи, отделяя влагу от суши, но он почти не видел этого — танец, всё в мире только танец.

Внезапно нечто иное резко повернуло бокэн остриём кверху, и острое пламя, свиваясь в шнур, ударило в него, прошило насквозь вместе с рукой и сердцем. Сорди споткнулся от невероятной боли и упал лицом вниз, в некую упругую, как резина, массу.

…Когда он пришёл в себя, его успели перевернуть на спину, лицом к клочку ясного вечернего неба в рамке набрякших туч. Рядом, на пирамидке из сухих камней, горел костёр, из такого же сухого хвороста, непонятно как и где собранного, были разостланы, кажется, все драгоценные тряпки Кардинены.

— Проснулся? — сказала она сама. — Тут у меня как раз горячее хлёбово поспело. Из дикого ячменя, кореньев и мимо проплывавшей крысы. Тратить свой припас надо с осторожностью, как ты полагаешь?

— Я что, жив остался? — спросил он, приподнимаясь на локте.

— С какой стати ты сомневаешься? Неважно себя чувствуешь?

Снова он хотел сказать, что нет, напротив, но уж слишком много удивительного ему являлось в последнее время. Поэтому он сел, принял в одну руку ложку, в другую — миску с жидкой кашей, в которой, как ни странно, не бултыхалось ровным счётом ничего подозрительного, и принялся есть.

— Жаль, целый день потратили, — говорила меж тем Кардинена. — Зато погода переменилась. Вода убралась назад в озеро подземными тропами, а Змееволк опять воспарил в небеса.

— Произошло нечто… Я ведь с ним говорил, ты знаешь?

Она улыбнулась:

— Конечно. Посмотри на свой клинок.

Тот снова прятался в ножнах, но когда Сорди извлёк его оттуда за фигурный эфес, в лицо ему сверкнула редкостная воронёная сталь.

— Ты смотри — дракон во всей красе проявился. Стало быть… Стало быть, «время твою косыньку на две расплетать», — пропела Карди слегка фальшивя, будто посмеиваясь над собой. — Кончилось твоё ученье. Не совсем так, как следовало бы, но как свежая змеиная шкурка не совсем ученику пристала, так и «гибельная острота» для него никак не годна.

— Хочешь, отдам тебе?

— Ученик… тьфу, прости, сорвалось. Я что говорила — ни в коем случае своим оружием не пробрасывайся.

Положим, слова были иные, но дух похожий.

— И «Белого Волчонка» своего назад забирай, — продолжала она. — Надо же — думала, уберегу тебя от сквозного удара, а он через зеркало внутрь тебя пробрался. Трещина, если посмотришь, факт увеличилась.

— Кто — Денгиль?

— Кому ж ещё, как не отцу всех хитростей и мужу всех напастей. Но, похоже, не напрасно он такое сотворил. Достоин ты, по его мнению, оказался.

— Вот уж чем поступился бы с радостью.

— Не говори о том, чего не знаешь.

Потом они с Кардиненой мыли посуду, чистили лошадей перед завтрашним походом, сушили намокшую и чистили грязную одежду.

И уже в темноте Кардинена сняла свой и его змеиные футляры с волос, кое-как расчесала и вымыла его волосы в дождевой воде, которую зачерпнула из выемки в скале, и заплела две тугие косы.

— Что это значит? — спросил Сорди. — Пускай я воин, но ведь совсем неопытный. Не как Иштен.

— Меня другие руки в конце надвое переплетут, — ответила она, облачая его новые косы каждую в свой футляр. — Да хоть начетверо. А сейчас нужно всем показать, что ты мне не защита, но и за меня не ответчик — идёшь сам по себе.

— Это я буду решать, кто кому защита, — ответил Сорди. — Не дело в таких местах ходить порознь. И от ученичества не отрекусь — отчего ты считаешь, что мне такое не уже не нужно?

Кардинена рассмеялась:

— Одно дело — советы давать, притчи складывать, подстраивать обстоятельства, а другое — требовать, чтобы ученик был в твоих руках как труп в руках обмывальщика. Последнее нам больше без надобности.