Костолом - [18]

* * *

Олю посапывание под боком нисколько не смущает. Новая знакомая ей нравится, хотя некую нервозность в свой адрес она от неё ощущает, но знает по собственному опыту — так колются те, кто сами укололись. И несмотря на то, что с Яном раньше вечера они видеться не договаривались, она чувствует — он рядом. Там, у пляжа — не чувствовала, да и не могла. А здесь — на одиноком берегу, через поля от посёлка, чувствует отчётливо. Наверное, безлюдная равнинная местность тому способствует. Или он и впрямь её вынюхивает?

— Оля, ты не одна?

— Как видишь! — Она не оборачивается — ей достаточно видеть над собой его тень. А его тело за собой она не видит.

Ей удивительно, что он решил её выследить, даже зная, что с ней кто-то ещё. Она не догадывается, что учуяв вместе с её запахом запах девчонки из виноградников, Ян побросал все дела и отправился по следу, неуловимо витающему в воздухе и манящему неопределённостью, почти напролом. День сегодня погожий, совсем безветренный, а вокруг — ни людей, ни деревьев, и он нашёл их безошибочно, но то, что он увидел, было так удивительно, что он чуть было не повернул обратно. Почему они вместе?

— Оля, скажи, кто это?

Он несмело усаживается рядом, кивая в сторону спящей девчонки. В её руке зажат телефон, а лицо спрятано за беспорядком распущенных волос — не разглядишь, но по ровному глубокому дыханию понять не сложно: девчонка крепко спит. Под солнцем змеек в груди почти не видно — почти. Полупрозрачными фантомами они всё так же вьются, придавленные тяжёлым камнем — никуда не делись, напротив: сегодня они ведут себя даже агоничнее, чем тогда. Ян щурится, вглядываясь в средоточие змей на женской груди. Ольга его взгляд перехватывает, и прослеживает, и теряет интерес. Она слишком далека от того, чтобы подозревать его в разглядывании женских прелестей, а истинную причину его заинтересованности ей всё равно не узнать — сама не увидит, а он не расскажет, даже если она спросит.

— А, это девушка из гостиницы. Работает там, заодно и живёт в соседней комнате. Знаешь, она меня сегодня от двух гопников спасла! Бывают же девки…

При упоминании о неких гопниках Яну становится совсем интересно. Девочка отдала должок, сама о том не зная — не картошкой, как планировала… Значит, предчувствия оказались верны: по каким-то причинам судьбе угодно было, чтобы их с девчонкой дорожки пересеклись, и сплелись, и возможно даже, на время стали одной… А ему не нужны попутчики с придавленными змейками в груди. Сама она за помощью к нему не обратится. Если только…

— Оля, дай мне десять минут, а?

Оля смотрит не него с изумлением — неужели? И зачем ему? Он уже сто лет этим не занимался, а тут вдруг, и с таким рвением…

— Посторожи. Если начнёт просыпаться — сразу же меня растолкай.

Ян откидывается на покрывало и закрывает глаза. Чтобы уснуть много времени не требуется — свои состояния он регулирует сам, как ему удобно. Барьер в виде Ольги между ним и девчонкой — не помеха, они с Ольгой из одного теста, и покинув тело, он перешагнёт через неё, не спотыкнувшись. Конечно — рискованно. Да и глупо как-то — лезть к чужому человеку в голову, навязывая себя и мысли о себе. Но со змейками разобраться всё-таки надо, и Ян уже считает облака, проплывающие по светлому небу. Он видит их сквозь веки, и считает-считает, пока голубое небо не сменяется серым, тёплый берег — промозглыми городскими улицами, а пустота вокруг — запруженными безликими незнакомцами витками каменного лабиринта…

6. Анфиса

Капля стекает по каменной стене, оставляя блестящую дорожку, истощаясь, в конце концов — исчезая. Вся стена такими дорожками испещрена — они создают узоры на ней: примитивные, даже бессмысленные — на первый взгляд; уникальные, преисполненные значения — если присмотреться. Они — как отпечатки пальцев: едва отличимые, неповторимые. Наблюдая за каплями, за их смертью, Ксю не заметила, как остыла. Ей было жарко, когда она попала сюда — в город-зазеркалье, в место, имитирующее родной Новороссийск и как будто бы на него похожее, но, конечно же, им не являющееся. Теперь ей холодно. Она обхватывает себя голыми руками — летняя маечка совсем не греет, хотя и ветра нет… Она бы сравнила это место с холодильником, да всё не то: в холодильнике просто холодно, а здесь — зябко. Проводит огрубевшими подушечками пальцев по покрывшейся пупырышками коже, приглаживает восставшие волоски, делает вдох, другой, глубже — и не чувствует насыщения. Будто воздух, вдыхаемый носом, её лёгкие не питает. Душно и холодно… Как в теплице, которую оставили в межсезонье без подогрева. Люди? Она понимает: капли на серых стенах лабиринта — это они и есть; стекая по каменной глади, они исчезают, чтобы испариться и, поднявшись ввысь липким паром, снова собраться каплями и осесть на стенах. Поэтому стены никогда не высыхают. Поэтому люди здесь бесконечно перерождаются, не имея надежды ни на окончательное высыхание, ни на неизменную целостность. Капли — не роса и не дождь. Они — конденсат. Капельки, бывшие в употреблении, секонд-хенд из мира воды. Или серый лабиринт лже-Новороссийска — десятый круг ада? Но она же не умирала, так почему она здесь?