Косовский одуванчик - [29]

– Этого я не знаю, – говорю.

– Смотри!

Уильям Стайрон: «Целиком согласен с Норманом, особенно с тем, что эту войну не следовало начинать. Я думаю, что Мадлен Олбрайт, особенно на первых этапах этой заварушки, провалила переговоры. И это так или иначе вынудило нас ввязаться в войну, которую, вероятно, не следовало начинать».

Норман Мейлер: «Я не могу поверить, что албанцы вызвали сочувствие этих тотально равнодушных людей. Я думаю, НАТО надо было вступить в войну, чтобы продемонстрировать свою силу и тем самым привести к глобальному единению капитализма в Европе. Истинные мотивы этой войны намного грязнее продемонстрированных обществу. Как можно утверждать, что эта война носит исключительно гуманитарный характер? Помню обо всех ее последствиях. Сотни тысяч албанцев и сербов никогда психологически не оправятся от бомбардировок, насилия и ужаса. Я уверен, что после всего этого албанцы и сербы станут еще больше ненавидеть друг друга. И в этом им старательно помогает наше телевидение, а в еще большей степени – новости Интернета».

Уильям Стайрон: «Норман, однажды ты сказал, что Интернет есть самое страшное убийство времени, сравнимое разве что с мастурбацией».

Норман Мейлер: «Не помню, говорил ли я такое, хотя, в принципе, с этим согласен».

Когда лица американских писателей исчезли с экрана, Джон спросил меня:

– Ну, что скажешь? Я и говорю:

– Норман Мейлер прославился, потому что воевал и написал знаменитый роман «Голые и мертвые». Теперь мы, сербы, в Косове голые и мертвые.

– Боюсь, ты не очень хорошо понимаешь, что сейчас происходит в Косове, – осторожно заметил Джон.

Тут что-то зазвонило – то ли телефон, то ли что-то в компьютере, и я это поняла как знак: пришло время все рассказать Джону и понять наконец, сможет ли он мне помочь. Но мозг стал потихоньку отказывать мне. Я погрузилась в сон…

Когда я проснулась, стены палатки подрагивали в приятном свете зеленой лампы. Я увидела спину Джона, склонившегося за компьютером. Он обернулся, улыбнулся, и я сказала ему:

– Не смотри, как я просыпаюсь, ужасно выгляжу…

– Да нет, напротив, но я немного испугался, когда ты спала.

– Я кричала?

– Нет, храпела.

– Может, воздух в палатке спертый?

– Может. Стеклянный шкаф за тобой – это душ…

Я встала, Джон опять повернулся к компьютеру, а я вошла в стеклянный шкаф. Сквозь матовое стекло я не видела ни Джона, ни зеленого света лампы. На всякий случай я разделась только по пояс и разбудила воду, радостно прыснувшую из ситечка душа. Сначала холодной водой омыла грудь, потом подняла волосы и подставила шею под гильотину теплой воды. Улыбнулась этому сравнению, потому что не знала, что со мной сегодня произойдет: сначала выебут, а потом убьют, или сначала убьют, а потом изнасилуют. Смех и хорошее настроение вернулись ко мне. Одно я знала точно: надо быть красивой и лгать. Открыв карты, я либо лишусь Джона, либо сама освобожусь от него.

Со мной из стеклянного шкафа вылетело небольшое облачко пара.

– Боже, – вздохнул Джон, – спаси и помилуй…

– Что это с тобой?

– Замри, пожалуйста! Я должен это запомнить. Ты будто с облака спускаешься…

– Ну, в такую красоту никто из читателей твоего романа не поверит!

– А мне и не надо этого.

– Это ты должен произнести по-сербски, со смехом.

Я окутала Джона как туман, ухватила за плечи, не давая ему подняться:

– И мне не надо.

– Мы об одном думаем? – стыдливо спросил Джон.

– Нет, я должна спасти остатки своей души. Если бы ты знал, что со мной случилось за эти несколько дней…

– И со мной, пока ты спала.

– Тебе мой храп мешал?

– Нет, я даже позвонить смог. Уверен, ты даже не слышала.

– Жене звонил? – чисто по-бабьи спросила я.

– Нет, только маме и издателю.

– Ты соврал им, что первая фраза у тебя готова.

– Нет, я соврал им, что у меня есть сербская девушка, которая пишет для меня первые фразы. По правде говоря, сюжет банальный – как у Шекспира: две враждующие семьи.

– Хорошие и плохие ребята, Джон? Ты, надеюсь, не так думаешь?

– Я не Ромео с Джульеттой имел в виду, а «Сон в летнюю ночь».

– Там нет двух враждующих семей.

– Зато много любви и веселья.

– И что тебе сказал издатель?

– Пришлет мне книгу Хомски, да еще кассеты с новыми фильмами, и просил привезти тебя в Нью-Йорк. Говорит, с сербкой в романе мы наверняка можем пробиться к Лари Кингу.

– Ты знаком с этим подтяжкиным?

– Ну, если бы я побывал на его передаче, то не сидел бы теперь здесь!

– Тем более я не могу тебе ничего гарантировать.

– А если бы, кроме тебя, у меня оказался Уэсли Кларк?

– Ты и его хочешь вставить в роман?

– Ну, я здесь благодаря генералу Кларку.

– Ты ведь не профессиональный военный?

– Нет, я просто разыгрывал такого, чтобы оказаться поближе к истине.

– И про Косово напишешь, что Мейлер и тот, другой, не правы… Я имею в виду тех, что у тебя на кассете.

– Труднее всего победить Маркеса, который очень плохо написал о генерале Уэсли Кларке.

– Здоровенный кусок, Джон. Не думаю, что ты его осилишь.

– Ты мне поможешь.

– Познакомь генерала Кларка со мной. Впрочем, мы с ним и так знакомы. Он сидел как раз напротив меня. Счел, что я слишком красива для переводчицы, это было в первый день прихода КФОРа, когда полковник Уэллс из гуманитарной организации «Кер» докладывал ему о своей работе, а я была при нем. Я во время бомбардировок была переводчицей у полковника Уэллса.