Косовский одуванчик - [29]
– Этого я не знаю, – говорю.
– Смотри!
Уильям Стайрон: «Целиком согласен с Норманом, особенно с тем, что эту войну не следовало начинать. Я думаю, что Мадлен Олбрайт, особенно на первых этапах этой заварушки, провалила переговоры. И это так или иначе вынудило нас ввязаться в войну, которую, вероятно, не следовало начинать».
Норман Мейлер: «Я не могу поверить, что албанцы вызвали сочувствие этих тотально равнодушных людей. Я думаю, НАТО надо было вступить в войну, чтобы продемонстрировать свою силу и тем самым привести к глобальному единению капитализма в Европе. Истинные мотивы этой войны намного грязнее продемонстрированных обществу. Как можно утверждать, что эта война носит исключительно гуманитарный характер? Помню обо всех ее последствиях. Сотни тысяч албанцев и сербов никогда психологически не оправятся от бомбардировок, насилия и ужаса. Я уверен, что после всего этого албанцы и сербы станут еще больше ненавидеть друг друга. И в этом им старательно помогает наше телевидение, а в еще большей степени – новости Интернета».
Уильям Стайрон: «Норман, однажды ты сказал, что Интернет есть самое страшное убийство времени, сравнимое разве что с мастурбацией».
Норман Мейлер: «Не помню, говорил ли я такое, хотя, в принципе, с этим согласен».
Когда лица американских писателей исчезли с экрана, Джон спросил меня:
– Ну, что скажешь? Я и говорю:
– Норман Мейлер прославился, потому что воевал и написал знаменитый роман «Голые и мертвые». Теперь мы, сербы, в Косове голые и мертвые.
– Боюсь, ты не очень хорошо понимаешь, что сейчас происходит в Косове, – осторожно заметил Джон.
Тут что-то зазвонило – то ли телефон, то ли что-то в компьютере, и я это поняла как знак: пришло время все рассказать Джону и понять наконец, сможет ли он мне помочь. Но мозг стал потихоньку отказывать мне. Я погрузилась в сон…
Когда я проснулась, стены палатки подрагивали в приятном свете зеленой лампы. Я увидела спину Джона, склонившегося за компьютером. Он обернулся, улыбнулся, и я сказала ему:
– Не смотри, как я просыпаюсь, ужасно выгляжу…
– Да нет, напротив, но я немного испугался, когда ты спала.
– Я кричала?
– Нет, храпела.
– Может, воздух в палатке спертый?
– Может. Стеклянный шкаф за тобой – это душ…
Я встала, Джон опять повернулся к компьютеру, а я вошла в стеклянный шкаф. Сквозь матовое стекло я не видела ни Джона, ни зеленого света лампы. На всякий случай я разделась только по пояс и разбудила воду, радостно прыснувшую из ситечка душа. Сначала холодной водой омыла грудь, потом подняла волосы и подставила шею под гильотину теплой воды. Улыбнулась этому сравнению, потому что не знала, что со мной сегодня произойдет: сначала выебут, а потом убьют, или сначала убьют, а потом изнасилуют. Смех и хорошее настроение вернулись ко мне. Одно я знала точно: надо быть красивой и лгать. Открыв карты, я либо лишусь Джона, либо сама освобожусь от него.
Со мной из стеклянного шкафа вылетело небольшое облачко пара.
– Боже, – вздохнул Джон, – спаси и помилуй…
– Что это с тобой?
– Замри, пожалуйста! Я должен это запомнить. Ты будто с облака спускаешься…
– Ну, в такую красоту никто из читателей твоего романа не поверит!
– А мне и не надо этого.
– Это ты должен произнести по-сербски, со смехом.
Я окутала Джона как туман, ухватила за плечи, не давая ему подняться:
– И мне не надо.
– Мы об одном думаем? – стыдливо спросил Джон.
– Нет, я должна спасти остатки своей души. Если бы ты знал, что со мной случилось за эти несколько дней…
– И со мной, пока ты спала.
– Тебе мой храп мешал?
– Нет, я даже позвонить смог. Уверен, ты даже не слышала.
– Жене звонил? – чисто по-бабьи спросила я.
– Нет, только маме и издателю.
– Ты соврал им, что первая фраза у тебя готова.
– Нет, я соврал им, что у меня есть сербская девушка, которая пишет для меня первые фразы. По правде говоря, сюжет банальный – как у Шекспира: две враждующие семьи.
– Хорошие и плохие ребята, Джон? Ты, надеюсь, не так думаешь?
– Я не Ромео с Джульеттой имел в виду, а «Сон в летнюю ночь».
– Там нет двух враждующих семей.
– Зато много любви и веселья.
– И что тебе сказал издатель?
– Пришлет мне книгу Хомски, да еще кассеты с новыми фильмами, и просил привезти тебя в Нью-Йорк. Говорит, с сербкой в романе мы наверняка можем пробиться к Лари Кингу.
– Ты знаком с этим подтяжкиным?
– Ну, если бы я побывал на его передаче, то не сидел бы теперь здесь!
– Тем более я не могу тебе ничего гарантировать.
– А если бы, кроме тебя, у меня оказался Уэсли Кларк?
– Ты и его хочешь вставить в роман?
– Ну, я здесь благодаря генералу Кларку.
– Ты ведь не профессиональный военный?
– Нет, я просто разыгрывал такого, чтобы оказаться поближе к истине.
– И про Косово напишешь, что Мейлер и тот, другой, не правы… Я имею в виду тех, что у тебя на кассете.
– Труднее всего победить Маркеса, который очень плохо написал о генерале Уэсли Кларке.
– Здоровенный кусок, Джон. Не думаю, что ты его осилишь.
– Ты мне поможешь.
– Познакомь генерала Кларка со мной. Впрочем, мы с ним и так знакомы. Он сидел как раз напротив меня. Счел, что я слишком красива для переводчицы, это было в первый день прихода КФОРа, когда полковник Уэллс из гуманитарной организации «Кер» докладывал ему о своей работе, а я была при нем. Я во время бомбардировок была переводчицей у полковника Уэллса.
В небольшом городке на севере России цепочка из незначительных, вроде бы, событий приводит к планетарной катастрофе. От авторов бестселлера "Красный бубен".
Какова природа удовольствия? Стоит ли поддаваться страсти? Грешно ли наслаждаться пороком, и что есть добро, если все захватывающие и увлекательные вещи проходят по разряду зла? В исповеди «О моем падении» (1939) Марсель Жуандо размышлял о любви, которую общество считает предосудительной. Тогда он называл себя «грешником», но вскоре его взгляд на то, что приносит наслаждение, изменился. «Для меня зачастую нет разницы между людьми и деревьями. Нежнее, чем к фруктам, свисающим с ветвей, я отношусь лишь к тем, что раскачиваются над моим Желанием».
«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.